Шрифт:
Закладка:
— Нельзя вот так взять и заявиться в госпиталь, сначала надо взять у доктора направление.
Тогда я вспомнила, что доктор играет в маджонг вместе с Вэнь Фу, в доме в пятнадцати минутах ходьбы от нашего. И побежала бегом.
— Твоя дочь больна, — прошептала я мужу, когда пришла. — Нам нужен доктор, чтобы отвезти ее в госпиталь.
Мой муж сделал вид, что не слышит, и просто продолжал играть. Доктор, сидевший за столом рядом с ним, поднял на меня взгляд.
— Что случилось? — спросил он.
Я повторила свои слова и описала поведение Ику.
— Она очень ослабла от поноса. Ей тяжело дышать, и ее глаза все время двигаются от высокой температуры. Мне страшно.
Мужчины за столом замолчали. Доктор встал.
— Я посмотрю, — сказал он.
Вэнь Фу вскочил на ноги.
— Играем дальше! Моя жена все преувеличивает, — засмеялся он. — Стоит ей увидеть мышь, ей уже мерещится слон. Подумаешь, ребенок разок чихнул, — а ей уже чудится пневмония. Садитесь, садитесь, будем играть дальше!
Но я не уходила, а доктор продолжал стоять.
— На этот раз я не преувеличиваю, — тихо возразила я. — Она может умереть.
И Вэнь Фу пришел в ярость от того, что я посмела ему перечить.
— Да пусть умирает! — заорал он. — Мне плевать! — Он снова сел и взял в руки игральные кости. — Да ну, она просто пытается загнать меня домой, пока не проиграл все, что выиграл, — с улыбкой добавил он.
Мужчины нервно рассмеялись и вернулись к игре. И доктор тоже.
Так и было, честное слово. Вэнь Фу перед всеми этими людьми сказал: «Да пусть умирает, мне плевать». Мужчины слышали его, но ничего не сделали. А я так и осталась там, с открытым ртом и одним-единственным вопросом: как он добился власти над этими людьми? Что сделал, чтобы запугать и их тоже?
Я бросилась домой.
— Бесполезно, — сказала я Хулань. — Доктор не придет.
Дальше был очень долгий час, в течение которого мы с Хулань бегали по лестнице за водой, чтобы обтирать Ику и силой вливать в ее рот по капле. Но девочка не желала пить, отворачивалась. Где-то еще через час ее крохотное тельце стало трястись, потом вытянулось и замерло, чтобы вскоре задрожать снова. Я схватила ее на руки и понеслась вниз, на темную дорогу. Хулань бежала рядом.
Они все еще играли и смеялись, курили и пили.
— Смотри! Смотри! — закричала я мужу, показывая ему Ику.
На этот раз все бросили игру и встали. В комнате стало тихо. Тело девочки так сильно сотрясалось у меня на руках, будто она хотела выпрыгнуть. Доктор кинулся к нам.
— Глупая женщина! — закричал Вэнь Фу и выругался. — Почему ты мне не сказала, что ей так плохо? Что ты за мать такая?
Он вел себя так, словно забыл, как все происходило на самом деле! И ни один из тех, кто был в комнате, не возразил: «Ты лжешь! Она тебе всё сказала всего час назад»!
— Скорее! Скорее! — воскликнул доктор. — У кого есть машина?
По пути в госпиталь Вэнь Фу бранил меня на все лады, но я не помню, как именно, потому что не слушала. Я прижимала к груди Ику, стараясь унять ее дрожь. Надеясь ее удержать. И уже не надеясь.
— Ты сейчас меня оставишь, — говорила я. — Что мне без тебя делать?
Я сходила с ума от горя.
И вдруг поймала на себе ее взгляд. Наверное, она так посмотрела на меня впервые с тех времен, когда была еще малышкой. Такой ясный взгляд, будто она наконец-то увидела меня по-настоящему.
Сначала я подумала, что мне это показалось от страха. Но потом снова взглянула ей в глаза.
Они были ясными. Она не улыбалась и не плакала. Не отворачиваясь, Ику наблюдала за мной, слушала меня. И я вспомнила, как кто-то рассказывал, что перед самой смертью дети становятся взрослыми, словно прожили целую жизнь. Они переосмысливают ее, какой бы короткой она ни была. И этим взглядом моя девочка будто говорила: «Моя жизнь сложилась не хуже и не лучше, чем если бы оказалась длинной.
Я это принимаю и никого не виню».
Утром Ику умерла.
Вэнь Фу ушел домой сразу после того, как доктор сказал: «Слишком поздно. Надежды нет». Я осталась возле постели дочери.
Сидя рядом с ней, я думала обо всех своих ошибках, о том, что не смогла ее защитить, что лгала ей, обещая хорошую жизнь. Теперь я видела, как она постепенно отходит от этой жизни, на глазах становясь все меньше и меньше. Я попросила у нее прощения.
И тогда она вытянула носочки, как балерина, и отошла. Я не плакала. К тому времени у меня не оставалось ни боли, ни слез.
Я взяла дочь на руки. Мне больше не нужно было ей лгать.
— Вот и хорошо, малышка, — сказала я ей. — Ты спаслась. Вот и хорошо.
А теперь скажи мне, если бы ты видела, что такое происходит с твоим ребенком, смогла бы простить?
16. «ОГРОМНЫЙ МИР»
Если бы я могла помешать еще одному ребенку появиться на свет, я бы обязательно это сделала. Но когда умерла Ику, я была уже на шестом или седьмом месяце беременности, поэтому мне ничего не оставалось, кроме родов. Я решила назвать ребенка — неважно, девочка родится или мальчик, — Данру, что означает «Невозмутимость». Это хорошее буддистское имя, которое позволяет ребенку не привязываться ни к чему и ни к кому в этой жизни, даже к собственной матери.
Так я думала до рождения ребенка. Но как только Данру появился на свет и Хулань взглянула на него и сказала: «О, вылитый отец!», мне тут же захотелось его защитить. Вэнь Фу сиял от гордости, а я готовилась спасать своего сына от проклятия быть похожим на отца.
Когда все ушли, я стала вглядываться в маленькое спящее личико. Его волосы торчали в разные стороны, как молодая трава, и я нежно гладила их ладонью. Вдруг мальчик открыл глаза, но не полностью, а так, словно сомневался, стоит ли ему видеть этот мир: яркий, но полный дурных вещей. Он смотрел на меня и хмурился, только это была не злобная гримаса Вэнь Фу, а тревога и волнение. И этим взглядом ом делился со мной своими опасениями.
Я полюбила Данру сразу, хоть и очень старалась этого не делать. Он подарил мне свое безграничное доверие