Кроме недюжинных способностей и огромной силы воли, Тун-Хо обладал еще государственным умом в высокой степени, что дало ему возможность справиться с труднейшею задачей организации восстания и сформирования отрядов в дикой безлюдной стране, каковою была в то время Маньчжурия.

По существу своей деятельности, это был несомненно выдающийся хунхузский вождь.

Имея всюду своих сообщников и пользуясь доброжелательством всего населения, Тун-Хо везде имел приют и гостеприимно раскрытые двери. Запуганные и терроризированные им местные власти не осмеливались его трогать и принуждены были смотреть сквозь пальцы на его деятельность.

Местные китайские войска в военном отношении были ниже всякой критики и не могли противостоять организованным, хорошо вооруженным хунхузским отрядам Тун-Хо. Знаменные войска были не лучше, и спокойно сидели в своих крепостях-импанях, курили опиум и по вечерам громко трубили в свои длинные медные трубы, с целью устрашения видимых и невидимых врагов.

Таким образом Тун-Хо делал свое дело, и только в 1907 году Пекин опомнился, уяснив себе угрожающую опасность и послал в северную Маньчжурию, вновь сформированную из отборных войск дивизию, под командой генерала Чжан. Дивизия была сформирована, снаряжена и обучена, по образцу германской армии, необходимым для действий в пересеченной горно-лесной стране.

КВ-ж дорогой было предоставлено все необходимое, для транспорта и передвижения этих войск в любой пункт на линии ж/д.

Для генерала Чжан был предоставлен бронированный пульмановский вагон, равно как и для его штаба и личного конвоя.

Резиденцией своей генерал избрал станцию Ханьдаохэцзы, где был расквартирован в китайском поселке один полк вновь прибывшей дивизии.

По древнему маньчжурскому обычаю, генералу Чжан были предоставлены неограниченные права наместника богдыхана, в знак чего ему вручены стрелы, имеющие символическое значение неограниченной царской власти над жизнью и смертью всех без исключения подданных.

Прибыв в Маньчжурию, Чжан прежде всего, для ознакомления с положением вещей, объехал всю линию Китайско-Восточной железной дороги и на местах стал наводить суд и расправу над местным китайским населением, при чем всех, подозреваемых в пособничестве или соучастии Тун-Хо, без церемонии задерживал, предавая смертной казни, посредством обезглавливания. Конечно, при таком способе следствия и суда, много пострадало невинных, но цель была отчасти достигнута, т. к. местное население, терроризированное и запуганное, находясь между двух огней, утратило всю свою активность и принуждено было в этой борьбе держаться пассивно, боясь навлечь на себя репрессии грозного Чжана.

По некоторым данным можно почти с достоверностью сказать, что за время владычества в Маньчжурии генерала Чжана, срублено было не менее 3 тысяч китайских голов.

Преследовать Тун-Хо в открытую Чжан не решился, т. к. в лесах и горах Гириньской провинции все тактические преимущества находились на стороне хунхузов. Все незначительные столкновения и бои, происходившие между войсками Чжана и хунхузами, оканчивались в пользу последних. Так продолжалось до 1908 г.

Зимой этого года Тун-Хо начал концентрировать свои силы и первый значительный бой произошел в окрестностях ст. Шитоухецзы, при чем Тун-Хо искусным маневром завлек один батальон Чжана в узкое ущелье и уничтожил его поголовно. Между прочим весьма характерны действия Тун-Хо, предшествовавшие этому сражению.

Узнав, что Чжан созвал совещание военачальников и местных подрядчиков, для принятия того или другого решения, Тун-Хо переоделся в платье одного из подрядчиков и загримировался под его лицо и в таком виде явился на военный совет Чжана, где и узнал весь его стратегический план, следствием чего и было уничтожение целого батальона пекинских войск. Это неудачное сражение имело огромное влияние на психологию не только местного населения, но и на дух войск самого Чжана. После этого заметно поколебалась дисциплина в пекинской дивизии и, несмотря на суровые меры, принимаемые Чжаном, участились случаи дезертирства солдат к хунхузам.

В это время хунхузы были сосредоточены на Восточной линии в районе станции Имяньпо-Шаньши. Численность их доходила до 10 тысяч; план Тун-Хо заключался в окружении войск Чжана кольцом захвата его самого на ст. Ханьдаохэцзы. Генерал Чжан был весьма самоуверен и не допускал мысли о возможности осуществления этого плана, но все-же принимал меры; но положение его становилось критическим и он все чаще и чаще уезжал из Ханьдаохэцзы для объезда линии с бронепоездом. События очевидно назревали, и Чжан, вероятно, сознавал невыгоды своей позиции, но из самолюбия, или из других соображений, помощи у Пекина не просил, ограничиваясь возведением окопов и укреплением передовых пунктов в районе станции Ханьдаохэцзы.

Русские войска в этой борьбе участия, из политических соображений, не принимали отчасти по просьбе самого Чжана, получившего соответствующие инструкции из Пекина.

Вокруг Ханьдаохэцзы сосредоточены были отборные хунхузские отряды. На самой станции и в Китайском поселке находились их шпионы и Тун-Хо ждал только удобного случая, для нанесения решительного удара.

В таком положении находилось дело, когда я попал в плен к одному из отрядов Тун-Хо и ждал появления в фанзе зверолова самого предводителя.

Долго я не мог заснуть, но усталость взяла свое и я забылся в крепком сне, лежа на теплом кане, рядом с великаном хунхузом.

Под утро, когда забрезжил рассвет, я был разбужен хозяином фанзы, который объявил мне, что пришел сам Тун-Хо. Протерев глаза и осмотревшись, я увидел, что в фанзе никого нет, но снаружи доносились голоса и слышен был лязг оружия и топот ног. Часового возле меня не было и моя винтовка лежала на кане.

Не соображая в чем дело, я взял свою винтовку и вышел из фанзы. Солнце еще не взошло, но было достаточно светло, чтобы видеть все происходящее. У фанзы толпились хунхузы и оба начальника отряда стояли перед незнакомым мне китайцем. Наружность его невольно обращала на себя внимание. Среднего роста, широкий в плечах и с могучей шеей, он производил впечатление физически сильного человека. В особенности характерно было его лицо: довольно правильные черты, орлиный тонкий нос, широкие скулы, косо поставленный прорез глаз изобличали в нем южный тип китайской расы.

Взгляд его был суров и проницателен; массивный подбородок обнаруживал силу воли и властность. Манеры его были изящны и деликатны. Одежда, его мало отличалась от обычной формы хунхузов, только через плечо на ремешке перекинут был в футляре бинокль Цейсса, да на поясе виднелся пистолет-автомат Маузера. На бритой голове виднелась дорогая соболья шапка. На вид ему было лет 40.

Некоторое время я стоял поодаль и наблюдал за Тун-Хо, стараясь запечатлеть в памяти фигуру знаменитого вождя. По-видимому, он отдавал какие-то приказания своим военачальникам; голос его был громкий и внушительный.

Все окружавшие были по-видимому, его ближайшие сотрудники и начальники отрядов. Их было человек десять. Они стояли, почтительно склонив головы, и изредка подавали свои реплики.