– Вот оно как… А к чему это ты?

– Сдается мне, с тобой случилось нечто похожее.

– Не понимаю, – признался я.

– Ты говоришь, будто только что пришел сюда с юга – ну да, а что еще скажешь, если оставил свой легион? Однако любому с первого взгляда видно, что это неправда: где человека посечет, как тебя, если не в бою? Тебя посекло осколками камня, вот что с тобой стряслось, и Пелерина, говорившая с нами той, первой ночью, заметила это сразу. Потому я и думаю: на севере ты пробыл куда как дольше. Возможно, дольше, чем думаешь сам. Наверное, тому, кто уложил кучу народа, отчего-то хочется верить, будто он в силах их оживить. Настолько хочется верить, что…

– Ну а с тобой тогда как же? – вымученно усмехнулся я.

– Вот так. Нет, я вовсе не говорю, что ничем тебе не обязан. Ты ведь в горячке меня отыскал. Возможно, в бреду, но скорее просто без сознания, отчего и принял за мертвого. Если б не привел сюда, там бы мне и конец.

С этим солдат оперся ладонью о койку, собираясь подняться, но я придержал его за плечо.

– Подожди. Прежде чем уйдешь, я должен кое-что рассказать. О тебе, – пояснил я.

– Но ты говорил, что не знаешь, кто я такой.

Я покачал головой:

– Нет, на самом деле такого я не говорил. Сказал я, что наткнулся на тебя в лесу два дня назад. Допустим, в том смысле, который имеешь в виду ты, мне вправду неизвестно, кто ты такой… однако в кое-каком другом смысле я вполне могу кое-что знать о тебе. По-моему, ты – два человека в одном теле, и один из этих двоих мне знаком.

– Два человека в одном теле? Такого уж точно не бывает.

– Бывает, и еще как – взять хоть меня самого. Возможно, таких куда больше, чем мы с тобой думаем. Однако первое, о чем я хотел рассказать, много проще. Слушай, не перебивай.

Далее я подробно объяснил ему, как отыскать ту самую рощицу, а убедившись, что объяснения он понял, продолжил:

– Твой вещмешок, вполне вероятно, все еще там, с перерезанными ремнями, так что, если найдешь нужное место, ни с чем другим его не перепутаешь. В мешке лежало письмо. Я его вынул и прочел какую-то часть. Имени той особы, которой оно адресовано, там не значилось, но если ты дописал его до конца и только ждал случая отправить, в конце должна быть подпись, твоя – возможно, даже полное имя. Письмо я отложил в сторону, на землю, а ветер отнес его к ближайшему дереву. Может статься, оно так до сих пор там и лежит.

Лицо солдата окаменело:

– Не стоило тебе ни читать его, ни выбрасывать.

– Я же думал, ты мертв, помнишь? Да и в голове столько смешалось всякого… может, горячка уже началась – не знаю, точно сказать не могу. Ну а теперь о втором. Тут ты мне наверняка не поверишь, но выслушай до конца: возможно, тебе это очень и очень пригодится. Как, выслушаешь?

Солдат согласно кивнул.

– Вот и хорошо. Слышал ли ты о зеркалах Отца Инире? Знаешь ли, как они действуют?

– О зеркале Отца Инире слыхал, да, но где – хоть убей, не припомню. В него вроде как можно войти, будто в дверь. Войдешь и окажешься на далекой звезде. По-моему, сказки все это.

– Нет, зеркала вовсе не сказка, я собственными глазами их видел. И до сих пор думал, как ты – будто они наподобие корабля, только гораздо быстрее, однако теперь в этом совсем не уверен. Как бы там ни было, один мой друг встал среди них и исчез без следа. У меня на глазах. И дело не в фокусе либо в моих суевериях: он вправду отправился туда, куда зеркала переносят, а поступил так, потому что любил одну девушку, но сам… не был полностью целым человеком. Понимаешь?

– То есть его несчастный случай постиг?

– Скорее он сам этот случай устроил, однако дело совсем не в том. Он обещал вернуться. Так и сказал: «Я непременно вернусь за ней, как только отремонтируюсь. В здравом уме и в собственном теле». Услышав это, я не знал, что и думать, но теперь вижу: он вправду вернулся. Это ведь я оживил тебя, а мне хотелось снова с ним повидаться, ну и… возможно, одно с другим как-то связано.

Солдат опустил взгляд к утоптанной земле, на которой рядами стояли койки, помолчал и вновь повернулся ко мне:

– Возможно, когда человек, потеряв друга, обзаводится новым, ему кажется, что старый друг снова с ним.

– Видишь ли, у Ионы – так его звали – имелась кое-какая привычка, характерная особенность речи. Вынужденный завести разговор о чем-либо неприятном, он всякий раз сводил дело к шутке, увязывал сказанное с какой-нибудь смешной ситуацией. В первую нашу ночь здесь, когда я спросил, помнишь ли ты свое имя, ты ответил: «Похоже, я потерял его где-то в пути… как сказал ягуар, вызвавшийся проводить до дому козла». Помнишь?

Солдат покачал головой:

– Я много всяких глупостей говорю.

– Меня это весьма удивило, потому что подобное мог бы сказать Иона, но только в том случае, если имеет в виду нечто большее, чем кажется на первый взгляд. Иначе он бы, наверное, прибавил: «Та же история вышла и с корзиной, в которую налили воду», – или еще что-то вроде.

Тут я умолк, ожидая ответа, однако солдат молчал.

– Ну, понимаешь, козла-то ягуар, разумеется, съел где-то в дороге. Мясо сожрал, кости разгрыз.

– А тебе не приходило в голову, что все это может оказаться попросту отличительной чертой уроженцев какого-нибудь городка? Твой друг ведь вполне мог родиться в одном со мной месте.

– По-моему, – возразил я, – дело не в месте – во времени. Некогда, давным-давно, кому-то пришлось задуматься, как избавить обычных людей, людей из плоти и крови, от возможного страха при виде лица из стекла и стали… Иона, я знаю, ты меня слышишь, и ни в чем тебя не виню. Человек тот был мертв, а ты – жив. Я все понимаю. Однако, Иона, Иоленты в живых больше нет. Иолента умерла у меня на глазах, и оживить ее с помощью Когтя я, как ни пробовал, не сумел. Возможно, в ней оказалось слишком много искусственного – не знаю, судить не берусь, но… одним словом, придется тебе подыскать другую возлюбленную.

Солдат поднялся. Огонь возмущения в его глазах угас, сменившись пустотой, свойственной разве что сомнамбулам. Ни слова не говоря, он отвернулся и двинулся прочь.

Около стражи лежал я на койке, заложив руки за голову и размышляя о множестве самых разных вещей. Гальвард и Мелитон с Фойлой о чем-то разговаривали между собой, но к их разговорам я не прислушивался. В полдень, когда одна из Пелерин принесла нам обед, Мелитон, привлекая мое внимание, постучал о край миски вилкой и объявил:

– Севериан, будь любезен, окажи нам услугу.

Отвлечься от раздумий да предположений я был только рад и ответил, что готов помочь всем, чем сумею.

Обладательница особой лучезарной улыбки, дарованной некоторым девушкам от Природы, Фойла одарила ею меня.

– Дело вот в чем. Эти двое все утро грызутся из-за меня. Будь оба здоровы, решили бы спор поединком, но до выздоровления им еще далеко, а я так долго, пожалуй, не выдержу. И вот сегодня мне вспомнилось, как мать с отцом коротали долгие зимние вечера, сидя у очага. «Если я выйду замуж за Гальварда или за Мелитона, когда-нибудь нам тоже придется точно так же коротать вечера», – подумала я и решила выбрать в мужья того, кто окажется лучшим рассказчиком. И не смотри на меня, будто на сумасшедшую: это единственное благоразумное решение, пришедшее мне в голову за всю жизнь. Оба они хотят взять меня в жены, оба очень собой недурны, у обоих – ни кола ни двора, и если мы не достигнем согласия, они, чего доброго, поубивают друг друга… или я сама обоих их придушу. Ты человек образованный, это по разговору видно, а значит, кому, как не тебе, послушать и рассудить? Гальварду выпало рассказывать первым, и истории чтоб были собственные, а не из книг.