Шрифт:
Закладка:
Пойми, я не остановлюсь ни перед чем… ни перед чем, чтобы защитить ее, Фэллон Росси.
Я поджимаю губы. Его угроза звучит громко и ясно, особенно из-за того, что он назвал меня именем моей семьи фейри.
– Не предавай меня, и я не предам тебя. – Я пришпориваю Фурию, посылая своего коня в галоп. Я хочу уйти от Морргота подальше, хотя и знаю, что, пока моя задача не будет выполнена, я от него не избавлюсь.
Каким образом я могу предать тебя?
Я чувствую, как он парит надо мной, но мой взгляд прикован к размытому городу.
– Будучи слишком жадным, решишь устранить не одного, а двоих Реджио. – Горячий ветер подхватывает мои слова и швыряет их в ворона.
Глава 56
Твоя рубашка.
Мы с Моррготом не разговаривали с момента нашей размолвки, если слова, сказанные на эмоциях, которыми мы обменялись, можно считать размолвкой.
– Попроси вежливо, и я, возможно, развяжу ее. – Я думала, мы пришли к взаимопониманию, но единственное место, куда мы пришли, – это еще один тупик.
Он не доверяет мне, я не доверяю ему.
Вот такая из нас команда.
Я думаю, он выругался, но, в отличие от лючинского, который звучит мелодично, даже когда на нем кричат, каждое слово на вороньем звучит гортанно и сердито.
– И говори потише. У меня болит голова.
Это заставляет его замолчать.
Я жду, когда он попросит развязать рубашку.
И жду.
Насколько гордой может быть птица?
Если ты не развяжешь свою клятую рубашку, то расправа ждет каждого сельватинина, который будет коситься на тебя. Это действительно то, чего ты хочешь?
Я развязываю узел и позволяю рубашке скрыть мой живот.
– Это не было вежливо.
Я не очень вежливая личность.
Ты даже не личность.
Дом Сьюэлла находится в четырех улицах отсюда. Фурия знает, когда остановиться. Опусти голову и придерживайся тени.
Сельвати состоит из деревянных домов, покрытых либо соломой, либо парусиной, либо тем и другим. Возможно, когда-то это было идиллическое место, своего рода причудливая рыбацкая деревушка, но сейчас преобладающий оттенок – тусклая охра, а самые красивые дома хороши только потому, что у них есть парадные двери, целые окна и крепкая крыша.
Несмотря на раннее время, Сельвати уже переполнен людьми и лошадьми, поэтому я легко вливаюсь в толпу. Хотя я чувствую пару взглядов, брошенных в мою сторону, в целом люди слишком заняты, добираясь на работу, или в школу, или куда там еще они спешат, чтобы заметить пыльную потную девушку верхом на еще более пыльном и потном коне.
По крайней мере я так думаю.
Меня нагоняет молодой мужчина верхом.
– Хорошая у тебя лошадь.
Фурия действительно выделяется ростом и походкой. Другие лошади на этой песчаной улице не такие крупные и высокие, как мой конь. Разве это не иронично, что со мной заговорили не обо мне, а о коне?
Я глажу Фурию по шее, чтобы успокоиться.
– Да.
– Ты девочка? – Взгляд парня отрывается от Фурии и падает на меня.
– Нет.
Он взглядом скользит по моей груди и задерживается на ней. Грубиян.
Какую часть правила держаться в тени ты не поняла, Фэллон?
– Но у тебя есть сиськи, – говорит наблюдательный парень.
– Я просто упитанный. У каждого свои недостатки, – невозмутимо говорю я.
Он явно в замешательстве. Кажется, он не может решить, кто я на самом деле – мальчик с внушительной грудью или девочка, которая его разыграла.
Как и большинство местных, он худой. Как и все, он лысый, с ушами, как у меня, за исключением того, что они торчат, потому что у него нет волос, чтобы спрятать их.
– Ты не мальчик, – наконец говорит он, но в его голосе нет такой уверенности.
Должен ли я вмешаться или ты сможешь избавиться от своего поклонника?
– Ему понравился Фурия, – бормочу я.
Лоб парня морщится.
– Что?
– Я опаздываю. – Я подталкиваю Фурию коленями для ускорения, не потрудившись пожелать парню приятного дня.
Ворчливость ворона передается и мне. Лучше бы это поскорее прошло.
Мои седалищные кости болят каждый раз, когда соприкасаются с седлом, а соски горят, окружающая действительность уменьшает мою жалость к себе. Большинство людей – мешки с костями, с впалыми щеками и ввалившимися глазами, истонченные суровой жизнью. По крайней мере в том молодом человеке была какая-то искра.
Искра надежды и молодости.
Моей первой задачей как королевы будет раздуть эту искру и помочь ей появиться в каждом человеке. Я буду королевой людей – их глазами, их ушами, их сердцами.
Фурия останавливается перед дверью, которая, как мне кажется, когда-то была бирюзовой. Теперь это выветренный серый цвет с зеленовато-голубыми вкраплениями, которые едва выделяются на фоне потускневшей деревянной обшивки.
Мы прибыли.
Я выискиваю ворона на крышах, но его пернатая фигура скрыта из виду.
Спешившись, я оглядываю песчаную улицу в поисках облачка дыма, но ничего не нахожу. Когда Морргот не хочет, чтобы его видели, он до жути незаметен. По крайней мере мне не придется беспокоиться о том, что меня поймают с вороном.
Я набрасываю поводья на шею Фурии как раз в тот момент, когда распахивается дверь и выходит мужчина. Он улыбается, его рот полон кривых зубов, у него коричневая пористая кожа, как ржаной хлеб.
Я не понимала, как сильно мне не хватало искренних улыбок, пока не обнаружила, что разинула рот, глядя на это дружелюбное, открытое лицо. Я быстро оглядываюсь через плечо, чтобы убедиться, что улыбка адресована мне, прежде чем улыбнуться в ответ.
Дыша свободнее, чем когда-либо за последние дни, я говорю:
– Вы, должно быть, Сьюэлл.
Он наклоняет голову в сторону дома, к небольшому переулку, который отделяет его стену от соседской. Я веду Фурию в узкий проход, где сыро и пахнет мочой, водорослями и песком. В отличие от Ракоччи, который зимой и летом окутан холодной влажностью, здесь воздух горячий и душный.
Фурию ждет ведро воды, а также охапка сена. Мой конь – да, я считаю Фурию своим – отчаянно дергается, чтобы дотянуться до него, но Сьюэлл ловкими руками, такими же загорелыми, как и все его тело, снимает недоуздок с головы Фурии.
Чувство вины охватывает меня, когда я понимаю, что мне и в голову не пришло снять сбрую или седло там, в оазисе.
Сьюэлл перекидывает поводья через низкорослое дерево, которое выглядит таким же высохшим, как само это место и его жители, затем снимает седло, под ним потеки пота и липкого
