Трижды, десятикратно, стократно.

Я срываюсь с места так резко, что перед глазами всё плывёт, и бегом подскакиваю к кровати. А секунду спустя Ксавье медленно приоткрывает осоловевшие глаза — и его белое как снег лицо заметно проясняется.

А я… Меня разом накрывает сокрушительным ураганом невероятно сильных эмоций, которым я даже не могу подобрать названия. Невероятное облегчение смешивается с щемящей душу… нежностью? Радостью? Любовью?

Не знаю. Да это и неважно.

Важно то, что он жив.

И то, что он едва различимо произносит моё имя одними губами.

— Уэнс…

— Тс-с-с.

Я осторожно сажусь на самый край высокой койки, машинально одёрнув на своих острых коленках белую ткань уродливой больничной сорочки — мне отчаянно хочется прикоснуться кончиками пальцев к его выразительным скулам, впалым щекам, чуть приоткрытым обветренным губам. Но неопределённость и недосказанность по-прежнему висят между нами туго натянутой тетивой.

Ксавье признался, что любит меня.

Я призналась, что жду от него ребёнка.

Но всё это случилось в порыве эмоций, когда мы оба думали, что старуха с косой вот-вот провёдет между нами несокрушимую черту.

Этого не случилось.

Теперь мы оба спасены.

И оба совершенно не понимаем, что делать дальше. Как жить в новом мире, в этом эфемерном изумрудном городе, что неожиданно оказался реальным.

— Уэнс… — тихо повторяет хренов герой и слабо дёргает рукой, лежащей поверх тонкого белого одеяла. Осторожно тянется ко мне, намереваясь прикоснуться, но я сижу слишком далеко, и его пальцы цепляют лишь воздух. — Слушай, насчёт ребёнка…

Но Торп не успевает договорить.

За закрытой дверью слышатся громкие голоса и топот приближающихся шагов.

— Простите, сэр. Я пытался её остановить, но она не послушалась… — виноватым тоном бормочет охранник, охранявший карантинную зону. — Я не знал, что делать. Ну не угрожать же ей автоматом, в самом-то деле…

— Разберёмся, — оправдательную речь мальчишки сухо обрывает зычный мужской голос, отчего-то кажущийся мне смутно знакомым. Хм. Странно. Чертовски странно.

А долю секунды спустя на меня обрушивается шокирующее понимание, кому принадлежит этот низкий звучный баритон — и ровно в этот миг двустворчатые двери палаты резко распахиваются, впуская грузного человека с гладко выбритой головой, полностью облачённого во всё чёрное.

Oh merda, у меня точно галлюцинации.

Ведь такого просто не может быть.

Или… всё-таки может?

— Уэнсди? — он замирает на пороге как вкопанный, уставившись на меня широко распахнутыми серо-голубыми глазами.

— Дядя Фестер?

the end?

Комментарий к Часть 16

На самом деле это ещё не the end, потому как впереди нас ожидает ещё небольшой эпилог. Но статус «завершено» ставлю уже сейчас.

Спасибо всем и каждому, кто был со мной на протяжении всей этой истории, кто нажимал ждуна, ставил лайки и писал отзывы Я обнимаю каждого, вы — моя лучшая мотивация

P.S. А если вдруг вы не нажимали на кнопочку «Мне нравится» до этого, возможно, теперь стоит это исправить

========== Эпилог ==========

Комментарий к Эпилог

Саундтрек:

Los Tiburones — You’ll Be Bright

Приятного чтения!

Одиннадцатого сентября две тысячи двадцать восьмого года в пятнадцать минут одиннадцатого по местному времени мой мир рухнул — окончательно и бесповоротно, как мне тогда казалось.

Но всё изменилось.

В рождественскую ночь две тысячи тридцать второго года, когда изрядно уставшая доктор Кинботт вручила мне истошно вопящего младенца, я впервые за несколько лет мимолётно подумала, что мир отнюдь не безнадёжен. Словно на горизонте вдруг зажёгся яркий луч маяка, осветивший нам путь сквозь бушующий шторм.

Впрочем, в тот момент я была слишком измотана, чтобы рассуждать здраво — и полностью убедилась в этом гораздо позже.

Нет, на самом деле мир действительно рухнул. В день начала конца в пучину хаоса разом сгинуло абсолютно всё, что когда-то считалось важным — мои попытки построить успешную литературную карьеру, просторный дом в северной части верхнего Ист-Сайда, почти все люди, которых я когда-либо знала… И вся моя семья за одним-единственным исключением.

Дядя Фестер рассказал, что в то роковое одиннадцатое сентября в Берлингтоне должно было состояться слушание по его очередному делу — но на полицейский конвой, перевозивший заключённого, внезапно напали живые мертвецы. Ему повезло уцелеть лишь потому, что от кровожадных тварей его отделяла крепкая решетка.

Позаимствовав оружие, машину и форму у растерзанных копов, дядя практически сразу сумел связаться с моими родителями — вот только вернуться к семье уже не успел. Власти полностью закрыли Нью-Джерси, и его автомобиль развернули на границе штата. А спустя пару часов с неба градом посыпались бомбы.

Отчаявшись отыскать в воцарившемся хаосе своих родных, Фестер был вынужден поверить, что все Аддамсы мертвы — и тогда у него не осталось иного выбора, кроме как сосредоточиться на собственном выживании. Поскольку рация в полицейской машине работала относительно исправно, ему удалось получить сигнал, который транслировался по закрытым каналам. Тогда-то дядя и узнал, что на территории военной базы Сент-Джонса принимают выживших — но не всех. Первостепенную значимость имели политики, вот только большинство правительственных машин так и не добралось до пункта назначения. Контролировать стремительно растущую популяцию тварей становилось всё сложнее, и очень скоро система рухнула.

Но мой дядя умел выживать.

Больше двадцати лет он регулярно находился в бегах, скрываясь от правосудия — поэтому кочевой образ жизни не доставлял ему особых трудностей.

В считанные недели Фестер добрался до закрытого города, где успешно представился офицером полиции и очень быстро получил должность начальника охраны. Людей на базе катастрофически не хватало, озверевшие от

голода твари атаковали яростно и бесконтрольно, поэтому никто даже не стал проверять документы или вдаваться в подробности его биографии.

Правда вскрылась лишь спустя полгода — но к тому моменту старший Аддамс ухитрился зарекомендовать себя как настоящий профессионал, и общим голосованием было решено сохранить за ним значимую должность.

В самом начале нашего пути я ошибочно предполагала, что Изумрудный город представляет собой эдакую колонию фермеров-пацифистов, но на деле всё оказалось иначе. Это была настоящая крепость с вооружёнными до зубов людьми, которые задались целью провести зачистку острова от тварей. К моменту нашего прибытия население закрытого города насчитывало уже более трёх тысяч человек — в прошлой жизни они являлись представителями самых разнообразных профессий, но новая суровая реальность заставила бывших учителей и юристов взять в руки огнестрельное оружие.

Настоящих солдат было немного, однако здесь действовали суровые, едва ли не армейские законы. Дисциплина стояла во главе угла — и каждый был обязан безукоризненно выполнять свою функцию, был обязан стать важным винтиком в едином механизме. Я добровольно пошла в военное подразделение, которое преимущественно занималось охраной периметра