— Хорошо! Совсем как в Париже.

— С той только разницей, что мы не в Париже.

Снова почмокал языком Гиллен, сощурился выжидательно, поскреб пальцами щеку:

— Я так понимаю, что вопрос насчет Марии ты задал неспроста…

— В общем, да.

— Что-нибудь случилось?

— Пока ничего, — проговорил Бранко негромко, ощутил внутри нехороший холодок, оглянулся: недалеко от них, за пределами кофейни, около цветочных кустов стояли два японца с бесстрастными лицами и в упор, жестко, будто нацелились стволами пистолетов, смотрели на Вукелича с Гилленом.

— Пока, значит, — протянул задумчивым тоном Робер, двух топтунов из «кемпетай» он не видел — сидел к ним боком, — слова «пока ничего» предполагают продолжение сюжета, Бранко. Ладно, я свяжусь с Парижем, узнаю, что за цаца эта Мария.

— Она может оказаться не цацей, Робер, а очень приличным человеком. Просто нам надо знать людей, которые с нами работают.

— Верно. — Гиллен допил кофе, последнюю капельку языком понижал к нёбу, задержал, чтобы запомнить вкус напитка, вздохнул: — Божественная штука — кофе. Ладно, друг мой, потопали в контору крутить яйца нашим баранам. — Он поморщился. — Еще эта война, будь она проклята…

— Да, — печально кивнул Вукелич. Холод, возникший у него в груди, не исчезал.

Едва они поднялись из-за столика, как двое наблюдателей исчезли, будто их и не было — плоть растворилась в воздухе, не иначе…

Зорге понимал, что ходит под колпаком, подвергает опасности и себя, и Исии, и многих других, кто связан с ним, глушил ощущение опасности, возникавшее в нем все чаще и чаще, работой — не вылезал из-за машинки, вдребезги разбивая каретку своими крепкими пальцами, писал статьи одну за другой — в его материалах нуждалась не только «Франкфуртер цайтунг», но и многие другие немецкие газеты.

К сожалению, не было ответа на главный вопрос, который стоял сейчас перед ним: понять до конца, встрянет Япония в эту войну или нет?

Гитлер продолжал давить на Токио, Москва требовала ответа: перейдет Квантунская армия советскую границу или нет? Это был для России вопрос жизни или смерти, полуответов на него не существовало. Когда Рихард встречался с Оттом, тот, грозно выпячивая подбородок, ругался:

— Эти узкоглазые кошатники совсем лишились совести: ждут, когда мы размолотим Советы, и тогда они соизволят присоединиться к нашей победе. Тьфу! — Рыча, хватался за бутылку коньяка, рывком выдергивал из нее пробку — в последнее время посол стал сильно пить.

— Известная тактика: таскать из огня каштаны чужими руками, — поддакивал Отту Зорге.

— Тут не просто жареными каштанами пахнет, — рычал посол, — тут пахнет переделом мира. И так я пробовал убедить любителей дохлой собачатины, и этак — уперлись пятаками в землю, не сдвинуть.

У Рихарда от таких речей на сердце становилось легче — выходит, ничего у немцев с переговорами не получается. Тьфу-тьфу-тьфу! Он вздыхал:

— Стоит нашим чуть поднажать, подойти ближе к Москве, как наши братья в кавычках тут же поспешат ввязаться в драку.

— Ты так считаешь?

— А что, разве есть выбор? Логика такова, Эйген. Так должно произойти.

— Так должно, так должно, — недовольно проворчал Отт. — Это слишком приблизительная формулировка, Рихард.

— Никакая другая формулировка не подходит, Эйген, — спокойно проговорил Зорге, — нет ее.

— Я сегодня получил телеграмму от Риббентропа. Текст такой: «Предпримите все, чтобы побудить японцев как можно быстрее начать войну против России». — Рот у Отта невольно дернулся. — Посидел бы господин министр на моем месте, быстро бы познал, что такое Япония.

— И что ты ответил ему, Эйген?

Отт сделал рукой вялое движение.

— В конце телеграммы Риббентроп написал: «Наша цель, как и прежде, пожать руку японцам на Транссибирской магистрали еще до наступления зимы».

«Широко шагает господин министр, — мелькнуло в голове у Зорге, — не боится порвать штаны».

— Ну и твой ответ, Эйген?

— Ответ сочиним достаточно обтекаемый, в восточном духе: «Японская армия усердно готовится к неожиданному, но не опрометчивому открытию военных действий против России».

— Хороший ответ, — похвалил посла Зорге.

Ночью Клаузен из съемной квартиры в квартале Асакуса передал в «Мюнхен» информацию о том, что Япония сопротивляется нажиму Германии, не вступает пока в войну и ждет, как будут разворачиваться военные события на западе.

Работающие круглосуточно пеленгующие установки записали передачу, а агенты «кемпетай» засекли, как Макс возвращался на машине домой из района, где была запеленгована радиопередача.

«Японская стороны заняла выжидательную позицию, — сообщал Зорге в Центр, — идут переговоры. Берлин давит, но Токио ждет, как будут развиваться события на фронте. Если будет сдана Москва, то Япония немедленно вступит в войну».

Зорге чувствовал себя по-прежнему плохо — продолжало пошаливать сердце. Только что из плена болезни выбрался Макс, и работа вроде бы пошла — очень не хотелось бы, чтобы она остановилась вновь — на сей раз из-за болезни Рихарда.

Его уже дважды посещал посольский врач, сосредоточенно выслушивал, обстукивал большим костлявым пальцем грудь, измерял давление и произносил глухим бесстрастным голосом:

— Доктор Зорге, у вас усталое сердце. Вы знаете, что такое усталое сердце?

— Догадываюсь.

— Поверьте мне, немолодому человеку — ничего дороже здоровья в жизни нет.

Во время второго визита врача Зорге не сдержался, проговорил назидательно:

— Ну почему же, верная служба фюреру — дороже.

Врач посмотрел на него испытующе и одновременно печально, — седая голова его говорила о том, что он немало повидал на свете, — согласно наклонил голову: Зорге был руководителем отделения нацистской партии в Токио, и спорить с ним на эту тему было опасно. Поправив на себе резиновый шланг фонендоскопа, врач произнес со сварливым смятением:

— Согласитесь, больные люда принесут любимому фюреру пользы гораздо меньше, чем здоровые.

— Согласен, — сказал Зорге. Ему сделалось жаль этого человека. А врач, в свою очередь, жалел его:

— Я старше вас на полтора десятка лет и поверьте, знаю, что говорю. Несколько дней полного покоя вам совсем не помешают, — врач неожиданно усмехнулся и добавил, — молодой человек.

Конечно, этот мудрый доктор прав: уехать на пару-тройку дней на море к рыбаку Муто, подышать здоровым соленым воздухом, побродить по берегу, швыряя в воду плоские голыши, «выпекая блины» и распугивая чаек, — это было бы так к месту… Зорге приложил ладонь ко лбу, к горлу, к груди, к животу, он словно бы ощупывал себя, проверял, крепка ли кольчуга, в которую он мысленно обрядился, и стал ждать, когда в посольство вернется Эйген Отт.

Отт находился в министерстве иностранных дел: четвертого июля сорок первого года он получил новую телеграмму из Берлина — сделать все, чтобы Япония как можно быстрее вступила в войну. Более того, берлинские чинуши дали понять Отту, что Берлин недоволен своим послом.

Вернулся Отт злой, вызвал к себе Рихарда, яростно покрутил головой, Зорге посмотрел