спиртного, которую поставил хозяин. К тому же день получки. Другие мужчины бывали очень грубыми. И даже противными, они не чурались ничего, лишь бы им досталось лучшее место на поле или стройке или лучшее спальное место. Они спокойно дрались, когда доходило до драки. Но были у них и хорошие стороны, как сейчас, когда все расслаблены и довольны. Мирко поддерживал дружелюбные отношения с другими работниками, но ни с кем не сближался. Жизнь работника на вольном найме по природе своей не способствует постоянству, ни в месте проживания, ни в дружбе. Учишься ценить хорошо проведенное время. И идешь дальше не оглядываясь.

Дело не в том, что с Додо нельзя было расслабиться и повеселиться. С ним было приятно, наверное, приятнее, чем с кем-либо, кого Мирко встречал за свою взрослую жизнь. Этот увалень был верен, как золотистый ретривер, и никому не желал зла. Но одни боги ведают, как с ним бывало тяжело. Он связывал по рукам и ногам, и в самые тяжелые моменты Мирко мог проклинать его на чем свет стоит.

Но не долго, потому что на самом деле Мирко не хотел бы остаться без своего спутника. Он никому не мог этого объяснить. Хотя многие спрашивали.

– Забавная вы парочка, – часто говорили им. Додо яростно кивал, закусив язык, а глаза у него чуть не выскакивали из орбит вместе со словами, которых нельзя говорить, потому что когда он говорит, что думает, вечно все идет наперекосяк. Почему-то его замечания и вопросы очень легко всех оскорбляют или раздражают. Как когда он сказал жирному крестьянину с очень молоденькой женой, что от него пахнет старой свиньей. Додо говорил прямо и считал слова комплиментом, но крестьянину это не польстило.

Поэтому Мирко всегда отвечал за них обоих. Обычно он клал руку на крепкую спину Додо и говорил: «Это Додо, мой лучший друг. Он туго соображает, но отличный товарищ». Мирко почти чувствовал, как мускулы Додо тают под рубашкой, когда он так говорил. Парень становился мягким, как масло.

Хотя Додо и было велено молчать, он всегда успевал сказать достаточно, чтобы все поняли, что голова у него за телом не поспевает. Это успокаивало. Люди боялись мускулов, но наивность и детское сознание делали его безобидным.

– Твоя очередь, Мирко, – крикнул кто-то, и Мирко кинул шарик, опять слишком сильно. Раздался рев веселья.

– Ты славный парень, но совсем не умеешь играть в бочче, – крикнул кто-то.

Мирко улыбнулся своей явной неспособности.

– Думаю, мне не обязательно выигрывать, – соврал он, и все снова рассмеялись.

Солнце щедро светило, легкие облачка временами проплывали мимо, отбрасывая мягкие тени на гравий. К счастью, ничто не предвещало дождя. Они еще не были готовы к осени.

Есть в воскресеньях особая магия, подумал Мирко, пока следующий игрок готовился к броску. Люди более приятные и миролюбивые, когда они свободны. Они дышат иначе. Особенно в хорошую погоду.

Он оглядел остальных. Все они были крепкими, созданными для работы в поле. Но никто из них сравниться не мог с Додо, это всем приходилось признать. Додо работал как зверь, поднимал вдвое больше любого другого. Молчаливый великан, так его тут по-доброму прозвали. Он не представлял никакой прямой угрозы их мужественности, а поэтому они могли позволить себе восхищаться его силой.

Мирко всегда тщательно следил за теми, с кем они с Додо работали. Обычно среди них обязательно находились один-два, кто не в ладах с собой, а именно такие обычно создают сложности окружающим. От таких Мирко старался оградить Додо.

К счастью, когда в прошлое воскресенье Додо попытался играть с ними в бочче и попал шариком в одного из работников, это был один из мирных ребят. Додо забыл вовремя отпустить шарик, и тот описал в воздухе плавную дугу и попал точно мужчине в голову. Чудесным образом он отделался только небольшой шишкой на лбу и потом еще смеялся над происшествием. А вот один из сыновей хозяина стоял рядом с кулаками наизготове. Он один со злобой смотрел на Додо, когда тот ползал на коленях и извинялся своим особенным наивным образом, что само по себе вызывало только смех. Хозяина и второго сына поблизости не было.

Особенно пристально Мирко следил за двумя сыновьями. Они были из тех, кто вечно смотрят исподлобья и словно в чем-то всех подозревают. Однажды он случайно видел, как один из сыновей прячет во внутренний карман куртки пистолет. А может, Мирко это не случайно увидел. Этакий скрытный способ показать, кто тут заправляет, в том числе жизнью и смертью. Мирко терпеть не мог никакое оружие и не видел в нем ни малейшей ни для кого пользы. Оно для другого времени и другого места. Но он промолчал. Всегда лучше молчать и делать свою работу.

Хозяин тоже был непонятным. Казался приветливым, но было в нем какое-то беспокойство, тревога, озабоченность, по-видимому, из-за дочери. Она обладала отличной фигурой и обожала ходить сплетничать, или чем она там занималась. Она была красавицей и развитой не по годам. Большинство мужчин назвали бы ее возбуждающей. Отец ее обожествлял и баловал, в том числе еще и потому, что потерял жену в болезни. Он не то чтобы таился на крышах с ружьем, но ходили слухи, что и у него был припрятан пистолет, и он готов был пустить его в дело, чтобы защитить честь дочери, хотя и было неясно, осталось ли еще что защищать.

Всем было очевидно, что хозяин своей дочери не указ. Он не имел контроля над ее передвижениями, как и над ее мыслями. Когда он отправлял ее в дом и она обиженно уходила, картинно хлопая дверью, вскоре она неизменно появлялась в поле или в амбаре, одетая в платье в цветочек и с вызывающей улыбкой на лице. Она была из тех девушек, при виде которых мужчины полностью теряют голову.

Хозяин нанял пожилую ключницу, тяжелую, как комбайн, которая уж точно никого не возбуждала. Хоть о ней ему беспокоиться не нужно было, а в остальном она была резвой.

Ферма была большая, работников много. Сезонные работники были в самом низу иерархии. Двое сыновей, естественно, занимали места прямо рядом с отцом. Они все время перешептывались, и у Мирко возникало ощущение, что одной из их главных задач было следить за мужчинами, которые положили глаз на их сестру.

Он и раньше это видел. Как только на горизонте появлялась смазливая девчонка, в мужчин точно бес вселялся. Всегда находился кто-то, кто терял контроль и считал, что у него на нее