Среди врагов Сципион был не менее славен, чем среди сограждан и союзников, – в этом было какое-то предчувствие будущего. Он внушал страх тем более сильный, чем менее разум мог его одолеть.

50) Овация Марцелла

На исходе того же лета Марк Марцелл из Сицилии, своей провинции, прибыл в Рим. Явившись в курию, он рассказал сенату обо всем им содеянном и попросил разрешения войти в Город с триумфом. Разрешения он, однако, не получил. Триумф заменили овацией.

Накануне вступления в Город Марцелл совершил жертвоприношение на Альбанской горе; потом с овацией вошел в Город с огромной добычей: перед ним несли изображение взятых им Сиракуз, катапульты, баллисты и разное оружие; драгоценности, накопившиеся за годы долгого мира и царственного изобилия: множество серебряных и бронзовых изделий, прочую дорогую утварь и одежду и много знаменитых статуй, которыми Сиракузы были украшены как немногие из греческих городов. В знак победы над карфагенянами вели восемь слонов, и еще одно замечательное зрелище – в золотых венцах шествовали сиракузянин Сосис и Мерик, испанец: один ночью ввел римлян в Сиракузы, другой предал остров с находившимся там гарнизоном

51) Сбор средств на гребцов

Консулами 210 г. до Р. Х. выбрали проверенных полководцев: Марка Клавдия Марцелла (в четвертый раз), и Марка Валерия Левина (во второй раз). Первого прославляли за взятие Сиракуз, второго – за успешную войну с царем Македонии Филиппом V.

Когда войско было набрано, занялись пополнением состава гребцов. Не хватало людей, платить было нечем – казна в ту пору была пуста. Консулы издали указ: пусть частные лица соответственно своему состоянию и званию выставят гребцов, как это бывало и раньше, выдав им жалованье и довольствие на тридцать дней. Указ этот встретили таким ропотом, таким негодованием, что для мятежа недоставало только вождя. Твердили, что консулы, разорив сначала сицилийцев и кампанцев, взялись теперь и за римский простой народ: плебеи истощены многолетней податью – у них нет ничего, кроме голой земли. Постройки сожгли враги; рабов-пахарей свело государство: то покупало их за гроши для военной службы, то забирало в гребцы. Если у кого что-то еще и было, все ушло на жалованье гребцам и на ежегодные подати. Никакой силой, никакой властью нельзя их принудить дать то, чего у них нет. Пусть продают их имущество, пусть терзают тело – последнее их достояние, выкупиться им будет не на что.

Все это говорилось не тайком, а открыто, на форуме, в лицо консулам, которых окружала огромная взволнованная толпа; они не могли успокоить ее ни бранью, ни уговорами. Наконец они объявили, что дают людям три дня сроку одуматься, а сами воспользовались временем, чтобы все исследовать и распутать. Созванный назавтра сенат обсуждал, как пополнить состав гребцов. Много говорили о том, почему прав простой народ, отказываясь выставить гребцов, но заключали всегда одинаково: правдой ли, неправдой ли, но бремя это придется возложить на частных лиц. Иначе откуда еще взять моряков, если казна пуста? А как без флота удержать Сицилию, не пустить в Италию Филиппа, как вообще охранять италийское побережье?

Положение было трудное, что делать – было неясно, все сидели в каком-то оцепенении. Тогда консул Левин сказал, что должностные лица должны подавать пример сенату, а сенат народу; этого требует более высокое их достоинство. «Если, – сказал он, – ты требуешь чего-то от нижестоящего, потребуй этого прежде всего от себя и своих близких – и все легче тебя послушаются: никакой расход не будет в тягость, если увидят, что любой именитый человек берет на себя еще больший. Мы хотим, чтобы у римского народа был вполне исправный флот и частные лица не отказывались выставить гребцов? Отдадим этот приказ прежде всего себе самим: мы, сенаторы, завтра же отдадим в казну все наше золото, серебро и медные деньги: пусть каждый оставит лишь по кольцу себе самому, жене и детям, да буллу сыну, да еще жене или дочери по унции золота; те, кто занимал курульные должности, пусть оставят себе серебряный конский убор и фунт серебра на солонку и блюдо для приношения богам. Остальные сенаторы оставят себе только по фунту серебра да медных денег по пяти тысяч ассов на каждого отца семейства. Все прочее золото, серебро и медные деньги отнесем сейчас же триумвирам, ведающим казной, не дожидаясь сенатского постановления. Пусть добровольные пожертвования побудят соревноваться в помощи государству сперва всадников, а потом и остальной народ. Мы, консулы, много толковали между собой – другого пути нет, с помощью богов мы и пойдем им. Будет государство цело, оно охранит и состояния частных лиц; пренебрежем государственным – не сбережем и своего».

Решение было единодушным; консулов поблагодарили. Сенаторы разошлись; все наперебой стали отдавать в казну золото, серебро, медь, каждый хотел видеть свое имя в официальных списках если не первым, то из первых: триумвиры не успевали принимать, а писцы записывать взносы. Сенаторы были единодушны; за ними последовали всадники, за всадниками простой народ. Таким образом, без указов, без принуждения государство получило и недостающих гребцов, и деньги на жалованье им. Приготовив все нужное для войны, консулы отправились в свои провинции.

52) Падение Акраганта и замирение Сицилии

Консул Левин уже к концу года прибыл в Сицилию, где его ожидали старые и новые союзники. Он счел нужным прекратить неурядицу в замиренных незадолго до того Сиракузах и привести все дела в порядок. Затем он повел легионы на Акрагант – последний оплот войны, – где засел сильный карфагенский гарнизон. Фортуна благоприятствовала замыслу Левина. Как уже говорилось, среди вражеских полководцев выдвинулся в прошлом году ливифиникиец Муттин. Слава Муттина затмевала славу военачальника, отчего Ганнон его жестоко возненавидел.

Не вынеся несправедливостей и обиды, Муттин тайно отправил к Левину послов – переговорить о выдаче Акраганта. Доверие было установлено, сговорились о порядке действий: когда нумидийцы займут ворота со стороны моря, прогнав или перебив караульных, они впустят в город римлян. Так и было сделано.

Римский отряд с гамом и топотом вступал уже в центр города, на форум, когда Ганнон решил, что это возмутились нумидийцы (такое случалось и раньше). Он отправился усмирять мятеж, но издали увидел: людей что-то больше, чем нумидийцев; уловил звук слишком знакомого крика римлян – и кинулся бежать, пока еще было можно. Он был выпущен через противоположные ворота к морю; с ним были Эпикид и немногочисленная охрана. По счастью, нашлось маленькое суденышко, на котором они и переправились