Шрифт:
Закладка:
Таким образом, как лагерь, стремившийся сохранить статус-кво, так и революционный лагерь для решения своих задач должны были решать в принципе похожие, до известной степени даже одинаковые задачи. Армия, ее мощь и дух – главный, решающий фактор. Это было понятно всем, и никому эту истину не надо было доказывать.
Уже опыт 1918 и начала 1919 гг. обнаружил большие проблемы в советском военном строительстве. Далеко не все шло гладко даже на макроуровне. Достаточно вспомнить о «военной оппозиции» в РКП(б), вынудившей серьезно заняться поиском правильных решений VIII съезд партии[738]. В ряду безотлагательных (переход от добровольческих основ к формированию регулярной, хорошо обученной, строго дисциплинированной, с централизованным управлением Красной армии, использование старых специалистов и командных кадров) во весь рост встала задача согласования и координации действий вооруженных сил советских республик.
Дело в том, что в ходе революционных преобразований, советского национально-государственного строительства в 1918 – начале 1919 гг. были созданы отдельные национальные (по принадлежности, а не составу) вооруженные силы с самостоятельной системой управления. В Украине военный наркомат возглавлял Н. Подвойский, в Литовско-Белорусской республике – И. Уншлихт, в Латвии – К. А. Петерсон[739]. В оперативном отношении национальные формирования подчинялись главному командованию Красной армии (Реввоенсовету РСФСР и главнокомандующему вооруженными силами РСФСР, назначения на высшее командные должности производились Реввоенсоветом РСФСР с согласия правительств советских республик), действовали согласно его директивам, но в ряде случаев проявляли и местничество, возникали трения, негативно сказывавшиеся на результатах военных действий. Росло понимание недопустимости такой практики, необходимости концентрации руководящего начала в одном центре, что могло существенно повлиять на выработку и осуществление единых планов военных кампаний, рационального маневрирования всеми наличными воинскими формированиями для достижения максимального эффекта. Подобные настроения все отчетливее проявлялись не только в московском центре, но и на местах.
Так, Г. Пятаков, возглавлявший некоторое время военный отдел правительства УССР, делился с Х. Раковским соображениями о целесообразности подхода к порученному делу: «С начала формирования военного отдела мною был принят за основу принцип союзного объединения с Российской республикой. Это объединение должно было проявиться в том, что в вопросе о формировании мы должны были исполнять задачи Реввоенсовета РСФСР, а относительно снабжения – представлять Центральному управлению поставок России плановые наряды для нашей армии и формирований»[740].
В Положении о Красной Армии УССР подчеркивалось, что военный отдел правительства, прорабатывая инструкции для армии, должен исходить из принципов строительства Красной армии в РСФСР. 7 января 1919 г. было принято специальное постановление о распространении на территории Украины действия всех декретов и распоряжений правительства РСФСР по вопросам военного строительства. В советских военных соединениях России и Украины действовали единые уставы: полевой, строевой, внутренней и гарнизонной службы. Таким образом обеспечивалась единая военная политика, хотя каждая республика имела свою армию.
Жизнь требовала углубления экономического сотрудничества, в основе которого лежали бы единая денежная система, пути сообщения, связи и т. д. Исходя из военно-политических и экономических реалий, общественных тенденций, правительство УССР еще 28 января 1919 г. поставило перед советскими социалистическими правительствами России, Латвии, Белоруссии, Эстляндии и Литвы вопрос о заключении прочного оборонительного союза против всяких попыток уничтожить власть рабочих и крестьян, установленную ценой таких жертв.
Состоявшийся 1–6 марта 1919 г. III съезд КП(б)У в резолюции «Текущий момент и задачи партии» определил: «Основной тактической линией Коммунистической партии Украины есть линия установления единства фронта УССР со всеми советскими республиками вообще и РСФСР в особенности против мировой империалистической контрреволюции»[741].
Похожие пожелания высказывали и руководители других республик.
Конечно, всем было понятно, что вычленить из общих процессов только военные, армейские аспекты, отделить правительство от экономики, своеобразия национально-государственного созидания невозможно. Однако одно дело принимать во внимание эти сопряженные аспекты общественной жизни, справедливо и конструктивно их учитывать в выработке и осуществлении политики. Другое дело – ставить последние обстоятельства во главу угла, точнее – в центр системы координат, в которой ретроспективно подходят к проблеме некоторые современные авторы.
Так, Г. Ефименко смотрит на проблемы отношений между Украиной и Россией в рассматриваемый период исключительно с экономической точки зрения, больше того, изначально преследуя цель доказать, что у В. Ленина, партийно-советского руководства России не было иной цели, как абсолютное подчинение, закабаление Украины, максимально возможное использование ее ресурсов – попросту говоря, экономический грабеж. Он полностью абстрагируется при этом от определения системы приоритетов в Гражданской войне. В специальном исследовании[742] приблизительно треть содержания отведена под раздел под заглавием «Экономические аспекты “военно-политического союза” (ноябрь 1918 – август 1919 г.)»[743]. Однако ни о сущности военно-политического феномена, ни о его документальном регламентировании (декрет «Об объединении Советских Республик…») речь вообще не идет. Упоминание словообразования в кавычках демонстрирует полное неприятие термина, воинственно-критический настрой по отношению к явлению.
В другой публикации, где ставится непосредственная задача оценить «аутентическое содержание “военно-политического союза УССР и РСФСР (март – июнь 1919 г.)”»[744], автор остается верен себе, «ставит под сомнение утвердившуюся в историографии схему отношений» между двумя республиками, абсолютизируя экономический фактор явно в ущерб другим слагаемым сложнейшего комплексного феномена. Если следовать логике публикаций Г. Г. Ефименко, надо согласиться с мнением, что главным в Гражданской войне для РСФСР было подчинить Украину, чтобы использовать богатый потенциал юго-западного соседа в собственных целях. Гражданская война, иностранная военная интервенция, кольцо фронтов из армий 14 стран – это что-то второстепенное, третьестепенное. Отсюда и пренебрежительное отношение собственно к феномену военно-политического союза, аутентическое содержание – это нечто совсем другое.
Конечно, можно поставить перед собой цель исследовать экономические слагаемые военно-политического союза, это была объективная реальность, ее никто никогда не скрывал. Сосредоточение на одном важном аспекте, его обстоятельный анализ – широко используемый в науке прием, приносящий положительный эффект. Однако подмена комплексного по природе, сущности явления одним вычлененным элементом, направлением, для того чтобы подменить вывод о многоплановом, многоаспектном объекте – это серьезный повод, чтобы искать квалификацию подобному труду в системе координат, несвойственной научным подходам и критериям.
Интереса ради можно было бы попросить Г. Г. Ефименко попробовать дать в избранном им ключе «аутентичную» оценку Брестскому договору Центральной Рады с Центральными державами, условиям, которые выдвигались украинским посланцам за несостоявшуюся помощь французской стороны в Одессе и Бирзуле в 1919 г. или же Варшавскому договору 1920 г.
Конечно, автор откажется это делать и будет прав. Модой последнего времени для части историков
