Шрифт:
Закладка:
Суждения Вергелиса о «Кровавой шутке» не сохранились, а о романе «Потоп» в одной из рецензий он высказывался так:
Хотя по художественному мастерству это произведение нельзя считать классическим, оно тем не менее важно для воссоздания истинной картины творческого пути Шолом-Алейхема, его неразрывной связи с народом, с прогрессивными силами общества. В этом романе писатель выразил свое понимание Первой русской революции. Воплощение темы революции составляет целый этап в творчестве Шолом-Алейхема. Поэтому роман «Потоп» должен иметь свое место в его собрании сочинений. С идейной точки зрения представляется целесообразным печатать роман с некоторыми купюрами[1195].
И это предложение, и аналогичное предложение по поводу «Кровавой шутки» обсуждались на редколлегии шеститомника и были отвергнуты, а выпады Вергелиса в адрес составителей встретили отпор со стороны Беленького, направившего в редакцию литератур народов СССР Гослитиздата гневное многостраничное послание[1196]. Но шесть лет спустя, в декабре 1966-го, представляя в ту же инстанцию проект второго издания собрания сочинений Шолом-Алейхема, тот же Беленький выступал с прямо противоположных позиций, чуть ли не повторяя аргументацию своего оппонента:
…на мой взгляд, в новое русское издание Шолом-Алейхема необходимо включить «Потоп» и «Кровавую шутку».
Роман «Потоп» – единственное художественное произведение в еврейской литературе о событиях, связанных с Первой русской революцией. Тонкий юмор «Кровавой шутки» разоблачает антисемитские инсинуации в условиях царского самодержавия, бьет по нынешним фальсификаторам истории еврейского народа, которые измышляют кровавые наветы и фабрикуют против евреев гнусные фальшивки[1197].
Произошедшая с Беленьким метаморфоза объяснялась просто: в верхах утвердили расширенное собрание сочинений Шолом-Алейхема в восьми томах – и составители строили самые смелые планы. В восьмитомник предполагалось включить не только «Потоп» и «Кровавую шутку», но и множество других произведений, в том числе и тех, что не входили в «Folks-fond oysgabe» и вообще крайне редко публиковались в оригинале, например его ранние зарисовки «На Бердичевской улице», стихотворения, рассказ «Шимеле», написанный на иврите, вторую часть повести «Менахем-Мендл»[1198].
Очевидно, намерение перевести и напечатать два крупных «политических» романа требовалось подкрепить дополнительными доводами. Для этого в издательстве использовали цитаты из статьи о Шолом-Алейхеме в журнале «Дружба народов», написанной украинским поэтом Миколой Бажаном, влиятельным деятелем Союза писателей Украины и академиком АН УССР[1199]. Бажан положительно отзывался и о «Потопе», и о «Кровавой шутке», но сам их, несомненно, не читал, а лишь воспроизводил оценки из монографии литературоведа Герша Ременика «Шолом-Алейхем», вышедшей незадолго до того в Гослитиздате.
«Кровавую шутку» Ременик разбирал существенно подробнее, чем все его предшественники, прямо противопоставляя при этом свою позицию высказываниям Бал-Махшовеса и прочих «сиониствующих критиков». Глухо признавая, что роман не относится к вершинным достижениям Шолом-Алейхема («Как у всякого художника, у него есть и слабые произведения…»), автор монографии акцентировал идейную сторону дела:
Даже в его [Шолом-Алейхема] неудачных творениях всегда ощущается величие и мощь гения.
Нападки буржуазной критики на роман «Кровавая шутка» (1912–1913) вызваны были не эстетическими соображениями. «Кровавая шутка» – подлинный политический роман, не потерявший своего значения и в настоящее время.
<…>
Роман отразил борьбу передовых сил общества против реакционной политики царизма и черносотенных молодчиков.
<…>
Роман «Кровавая шутка» был боевым произведением Шолом-Алейхема, выступившего против национальной и расовой дискриминации. В Советском Союзе и в странах социализма роман «Кровавая шутка» может представлять только исторический интерес. Но в капиталистических странах Европы и Америки он не потерял своего значения и теперь[1200].
Подобный «перевод стрелок» на «страны Европы и Америки» служил в тот период необходимым прикрытием для всех, кто пытался затронуть в печати тему, политически чувствительную для советского руководства, в данном случае – тему антисемитизма в России. Далее в монографии тезис об актуальности «Кровавой шутки» в капиталистических странах пояснялся при помощи обширной цитаты из доклада Н. С. Хрущева, в которой первый секретарь ЦК КПСС гневно обрушивался на «последние фашистские антисемитские выступления по городам Западной Германии». По существу, Ременик, умело используя «риторику холодной войны», давал развернутое обоснование в пользу скорейшей публикации «боевого произведения» в СССР.
И Бажан, и Ременик входили в официальную редколлегию второго издания собрания сочинений Шолом-Алейхема. Вопрос о романах «Потоп» и «Кровавая шутка» обсуждался на ее заседании в январе 1967 года. Издательский документ сообщает: «Все члены редколлегии высказались за целесообразность включения этих двух романов в Собр. соч.» [1201].
Бюрократических препятствий на пути «Кровавой шутки» к советским читателям более не имелось. Однако выяснилось, что имеется чисто техническое препятствие: в распоряжении издательства отсутствовал текст на идише, с которым мог бы работать переводчик. Беленький даже обратился за помощью в Тель-Авив, к Ицхак-Дову Берковичу, но тот текст не прислал, а в ответном письме намекнул, что сначала необходимо урегулировать вопрос об авторских отчислениях за издание книг Шолом-Алейхема в СССР[1202].
В поисках решения проблемы редакция направила переводчицу Мириам Бахрах в библиотеку им. Ленина, поручив ей изучить «Кровавую шутку» по подшивкам газеты «Haynt» и сопоставить оригинал с изданием «Пучины». В отчете, представленном Бахрах в начале 1969 года, роман получил высокую оценку как произведение «большой разоблачительной силы», сокращенная русская версия Давида Гликмана подверглась суровой критике, а в заключение делался вывод: «…для нового собрания сочинений Шолом-Алейхема роман „Кровавая шутка" должен быть переведен заново» [1203]. Автор отчета явно рассчитывала, что перевод закажут именно ей[1204].
Прошло несколько месяцев, и, рапортуя о ходе работы над собранием сочинений, редактор, ответственный за проект, пообещал предоставить начальству библиотечный экземпляр «Кровавой шутки» в переводе Гликмана – «для прочтения»[1205].
Скорее всего, несмотря на мнение Бахрах, рассматривался вопрос об использовании этой русской версии, но, разумеется, в исправленном и дополненном виде[1206].
Так или иначе, все трехгодичные хлопоты оказались напрасными – по причинам, не имевшим прямого отношения ни к роману, ни к его переводу. Весной 1970 года произошло событие, расстроившее редакционные планы: из Комитета по печати в издательство поступило распоряжение вернуться к шеститомному формату собрания сочинений Шолом-Алейхема[1207]. Конкретные обстоятельства принятия
