23. Долина пойманной радуги

— Каграт! Ухтар просит его парней сменить, они уже полдня в ущелье торчат…

— Марбуг, иди, возьми, кого покрепче… Лошадники на штурм не рвутся?

— Пока тихо.

— Щиты готовы?

— Четыре штуки.

— Мало!

— Ветви рубить нечем, инструмента нет… В обозе только три топора.

— Весь берег ручья зарос ивняком, срезайте прутья — ножами, мечами, чем угодно… Всех крысюков — за работу, нечего им на травке полеживать! Пусть мулов пасут и деревянные рамы переплетают тальником, руки не отвалятся… Шарки! Что с ранеными?

— Хуршуг умрет еще до полуночи, легкое у него распорото копьем и осколками ребер, я тут ничего не могу сделать. Милосерднее его было бы добить, чтоб дело не затягивать.

— Ясно. А Шаухур?

— Ему не то лошадь копытом по голове попала, не то деревянным щитом по башке прилетело. Оклемается… но не сразу. Ориентироваться в пространстве ему пока малость затруднительно.

— Что ещё?

— У Рузгаша рана на плече, не смертельная, но ухода требует.

— Крысюки целы?

— В общем, да… Только загнаны, как кони. Им нужен отдых.

— Отдых? На том свете отдохнут, — проворчал Каграт. — Сейчас недосуг…

И все же, что ни говори, орочий отряд потрепало изрядно, и о том, чтобы немедленно продолжать путь, не могло быть и речи. В пылу бегства пропали три вьючных мула — разбежались или попали в руки роханцев; опрокинувшуюся повозку тоже следовало записать в непоправимый убыток. Девятеро уруков были убиты, кроме двух «тяжелых» имелось еще несколько легкораненных, а вот пленники, которых во время бегства прикрывали орки-лучники, почти не пострадали, если не считать того, что все валились с ног от усталости и упадка сил. Как ни желал Каграт поживее убираться прочь, следовало устроить дневку и сутки-другие посвятить отдыху, — и, отойдя на полмили от устья ущелья в глубину долины, орки разбили на опушке леса временный лагерь.

В ущелье по-прежнему несли караул кагратовы стрелки́, сменяя друг друга каждые два часа. «Лошадники» сделали еще одну вялую попытку прорваться, но, потеряв в короткой стычке коня и двоих человек убитыми, сочли за лучшее отступить на прежние позиции. К вечеру в ущелье удалось воздвигнуть заграждение из камней, валунов и деревянных щитов из часто переплетенных ивовых прутьев, и опасность внезапного нападения с этой стороны практически сошла на нет.

Но Каграт был мрачен.

— Через эту дыру коневоды не прорвутся — но и нас отсюда теперь не выпустят. Добычу почуяли, гады! И наверняка в крепость послали за подмогой, а против десятка-другого латников с дальнобойными луками нам долго не продержаться. Да и стрел немного осталось…

— На северо-востоке есть другой выход из долины, забыл? — спросил Радбуг. Он, Лагдаш и Каграт собрались возле костра на небольшое совещание — и Шарки, как всегда, постарался оказаться поблизости.

Каграт ожесточенно тер подбородок.

— Не забыл. Но до него миль десять. А убраться нам отсюда надо раньше, чем лошадники соберутся с силами и отрежут нам и этот путь!

— Если они о нем знают.

— Если и не знают, то найдут рано или поздно…

— Выберемся мы из долины — а что дальше? Через равнины нам теперь не прорваться, надо другой проход искать…

— Найдём. Обогнем владения остроухих с севера и по Каменному Мосту через реку переправимся.

— Это крюк в добрых восемьдесят миль, лишняя неделя в дороге! Половина крысюков от упадка сил перемрет… да и провианта у нас на такой долгий путь не хватит.

— Тебя сожрем, умник! Предложи что-нибудь другое, раз ты семи пядей во лбу!

— Пока мы тут торчим, надо ловушек наплести, рыбы наловить, навялить да накоптить, — заметил Лагдаш. — Все равно пару дней здесь сидеть придется, силы восстанавливать…

Ближе к вечеру, в сумерках орки неожиданно приволокли «языка»: один из убитых в короткой дневной стычке оказался вовсе не убитым, только оглушенным. Это был тот самый белобрысый парень в плотном кожаном подшлемнике, которого Саруман приметил еще при бегстве. Притащили его на веревке, как скотину на убой, со связанными за спиной руками; он пошатывался от дурноты и слабости и спотыкался на каждом шагу: крепкий удар головой о камни при падении с лошади давал о себе знать.

— Дурачьё! — с раздражением сказал ему Каграт. — Вы зачем опять в ущелье полезли, дубина? Не ясно было, что вас там подстрелят? Если ваш старшой вас туда на разведку боем отправил, так он болван, каких свет не видывал… Или вы, герои, сами в самоволку выдвинулись, по собственному почину геройствовать да поганых уруков направо-налево крушить, э?

Лицо пленника было бледно, растерянно и испуганно, но искажено старательно натянутой гримасой хладного презрения. Он старался не выказывать страха и держаться гордо, независимо и надменно, хоть поджилки у него и тряслись, а посеревшие губы жалко прыгали на конопатой физиономии, вымазанной грязью и кровью из разбитого носа. Он захлебывался от ярости, смешанной с ужасом.

— Ты, т-ты… вонючий орк! Не тебе мне морали читать, мерзавец! — Зубы его судорожно клацали. — Я… я ничего тебе не скажу, понял!

Каграт лениво почесывал живот.

— Да я у тебя и спрашивать ничего не буду, и без тебя все понятно. Вас там две-три дюжины гавриков. Начальник ваш за ущельем окопался, разведку окрест разослал и в крепость гонца отправил за советом и подмогой. Я угадал?

— Ничего… не скажу! — Пленник отчаянно всхлипнул. — Можешь хоть на куски меня резать, вонючий орк, как… как тех, кого ты сжег, убил и замучил! Их несчастные души стенают и вопиют об отомщении! И ты получишь по заслугам рано или поздно, вздернут тебя на суку за все твои лиходейства и злодеяния… Справедливость восторжествует, слышишь, ты, вшивая сволочь!

Каграт откровенно ржал.

— Больше, больше пафоса! Ты слюной-то не брызгай, теленочек, а то ранишь мою нежную душеньку, нанесешь мне моральную травму, несовместимую с жизнью — и явлю я свою гнусную орочью натуру во всей красе. Так что раздувание щек и выспренные речи для королевского смотра оставь, там это любят… Ошейник! — рявкнул он Лагдашу. — И два дня без пайка. Посмотрим, что потом от этого борцунишки за справедливость останется.

На парня помимо веревки нацепили еще и ошейник, утащили прочь, подгоняя пинками, привязали, как неблагонадежного, к одной из повозок — посадили на шлейку, точно шкодливую собачонку. Саруман, выждав некоторое время, подошёл к нему, чтобы осмотреть ссадину на лбу и мимоходом переброситься парой слов.

— Тебя как зовут, герой? Или тоже военная тайна?

Парень покосился на лекаря подозрительно. Ему не исполнилось, наверное, и