Космология вполне может быть той самой областью науки, в которой озабоченность Ханны Арендт несомненно оправдана. Разумеется, мы находимся внутри Вселенной! И тем не менее еще со времен Ньютона космологи стремятся в ней разобраться, как бы глядя из некоторой точки вне ее. К концу XX столетия спекуляции вокруг мультивселенной превратили отчуждение от Земли в отчуждение от Вселенной. Смущенные биофильностью считавшихся объективными законов и заблудившиеся в мультивселенной, космологи в результате своих открытий стали меньше, а не больше – совсем, как и предвидела Арендт.

Чего, мне кажется, Арендт не предвидела – что новая квантовая теория Гейзенберга, в которой «человек сражается только с самим собой», тоже содержала семена идей, позволявших космологии заново изобрести себя. В этой книге я показываю, что истинно квантовый взгляд на Вселенную противостоит неумолимым отчуждающим силам современной науки и позволяет нам заново построить космологию с внутренней точки зрения – что и является сутью последней теории Хокинга.

В квантовой Вселенной воспринимаемые прошлое и будущее возникают из дымки возможностей посредством непрерывного процесса задавания вопросов и наблюдения. Наблюдение, этот интерактивный процесс в сердце квантовой теории, процесс, который трансформирует то, что могло бы быть, в то, что действительно происходит, постоянно и все более прочно приводит Вселенную в состояние существования. Наблюдатели – в квантовом смысле этого слова – принимают на себя в космических делах некую созидательную роль, что наделяет космологию неуловимо субъективным оттенком. Наблюдение также вводит в космологическую теорию тонкий элемент обращения времени – ведь дело обстоит так, как будто акт наблюдения, выполненного сегодня, ретроактивно фиксирует исход Большого взрыва «тому назад». Вот почему Стивен называл свою последнюю теорию космологией «сверху вниз»; мы читаем основания истории Вселенной в обратном, нисходящем порядке.

Интегрируя наблюдение внутрь своей архитектуры, но при этом не приписывая жизни никакой привилегированной роли, «нисходящая космология» избегает как опасности оказаться «потерянной в математике» – отмеченной и Арендт, – так и ловушек антропного принципа. Несколько прозаично мы могли бы сказать, что в последней теории Стивена человек не предстает ни богоподобной фигурой, парящей над всей Вселенной, ни беспомощной жертвой эволюции на полях реальности, но не больше и не меньше, чем самим собой. Стивен, на протяжении большей части своей жизни в науке сражавшийся с антропным принципом, был очевидно доволен таким исходом. Нисходящая космология переворачивает загадку видимого устройства Вселенной в некотором смысле вверх тормашками. Она воплощает тот взгляд, что на самом нижнем квантовом уровне Вселенная сама выстраивает свою биофильность. Согласно этой теории жизнь и Вселенная некоторым образом взаимно подстраиваются друг под друга, потому что в более глубоком смысле они обретают существование вместе.

В сущности, я смею заявить, что этот взгляд и составляет истинный дух коперниканской революции. Когда Коперник поместил Солнце в центр мира, он очень хорошо понимал, что с этих самых пор для того, чтобы верно интерпретировать астрономические наблюдения, всем придется принимать в расчет движение Земли вокруг Солнца. Коперниканская революция не стремилась объявить, что наше положение во Вселенной не имеет значения – она сводилась к тому, что оно не является привилегированным. Спустя пять столетий космология «сверху вниз» возвращается к этим корням – и мне думается, Арендт была бы рада этому.

При этом надо заметить, что последняя теория Хокинга не возникла из внезапного сочувствия той или иной философской позиции. Скорее наоборот – Стивен всегда пытался воздерживаться от принятия какой бы то ни было философии. Он чувствовал, что на Эйнштейна с его статической Вселенной и неохотой признавать квантовую теорию слишком сильно влияли его философские предрассудки, и стремился избежать тех же ошибок. Мы разработали наш подход «сверху вниз», в первую очередь пытаясь разрешить парадоксы мультивселенной и найти космологическую теорию получше. Оглядываясь назад, можно сказать, что это предприятие оказалось довольно продуктивным в философском смысле.

Сделанное в конце 1920-х годов открытие, что у Вселенной есть история, – одно из самых поразительных открытий всех времен. На протяжении почти ста лет мы изучаем эту историю на постоянном фоне неизменных законов природы. Но суть теории, которую выдвинули Стивен и я, состоит в том, что этому подходу не удается передать глубину и масштаб сделанного Леметром открытия природы Вселенной. Предложенная нами квантовая космология читает историю Вселенной изнутри; на своих самых ранних стадиях эта история содержит и генеалогию физических законов. С нашей точки зрения, фундаментальны не сами законы как таковые, но их способность меняться. В этом смысле нисходящая космология завершает начатую Леметром концептуальную революцию в нашем мышлении о Вселенной[208].

В ПОСЛЕДНЕЙ ТЕОРИИ СТИВЕНА ЧЕЛОВЕК НЕ ПРЕДСТАЕТ НИ БОГОПОДОБНОЙ ФИГУРОЙ, ПАРЯЩЕЙ НАД ВСЕЙ ВСЕЛЕННОЙ, НИ БЕСПОМОЩНОЙ ЖЕРТВОЙ ЭВОЛЮЦИИ НА ПОЛЯХ РЕАЛЬНОСТИ, НО НЕ БОЛЬШЕ И НЕ МЕНЬШЕ, ЧЕМ САМИМ СОБОЙ.

Чтобы раскрыть суть того, что остается скрытым на самых ранних квантовых стадиях, мы должны снять один за другим, как шелуху, многочисленные уровни сложности, что отделяют нас от рождения Вселенной. Это можно сделать, если прослеживать развитие Вселенной, продвигаясь против течения времени. И когда мы наконец добираемся до Большого взрыва, нам открывается более глубокий уровень эволюции, на котором меняются и сами законы физики. Мы открываем некую метаэволюцию, где правила и принципы физической эволюции развиваются совместно со Вселенной, которой они управляют.

У этой метаэволюции есть дарвинистский оттенок, придающий ей взаимодействие изменчивости и отбора, что разыгрываются в первичной среде ранней Вселенной. Изменчивость появляется, потому что случайные квантовые скачки приводят к частым малым и действительно случайным крупным отклонениям от детерминистического поведения. Отбор возникает, потому что некоторые из этих отклонений, особенно крупные, могут усиливаться и застывать в форме новых правил, помогающих последующей эволюции. Взаимодействие между этими двумя конкурирующими силами в пекле горячего Большого взрыва приводит к процессу ветвления – что-то аналогичное случится спустя миллиарды лет, когда начнут возникать биологические виды. В этом процессе виды размерностей, сил и частиц вначале разделятся, а затем, когда Вселенная расширится и остынет примерно до десяти миллиардов градусов, приобретут свои действующие до сих пор формы. Случайность, присущая этим переходам, означает, что, как и в случае дарвиновской эволюции, исход этого поистине древнейшего слоя космической эволюции может быть понят только ex post facto.

Конечно, на протяжении обозримого будущего нас будет искушать желание соединить все имеющиеся точки данных, чтобы нарисовать древо физических законов во всей его полноте. Но на этот вызов ответить трудно – имея лишь скудные ископаемые данные, относящиеся к самым ранним моментам Вселенной, видя, что бо́льшая часть содержимого Вселенной покрыта таинственным мраком, мы понимаем, что расшифровать ход космогенеза – исключительно трудная задача. Однако новые телескопы продолжают расширять границы нашего восприятия.