– Да, мы прорвемся, – твердым голосом повторил Каппель, – чего бы нам это ни стоило.

Гром раздался снова, потряс землю, с макушек деревьев посыпался снег, испуганные птицы сбились в одну жидкую стаю, общую – вороны, воробьи, снегири, синицы, – и унеслись в тайгу, подальше от страха Божьего.

На станции Минино, уже под самым Красноярском, в штабном вагоне неожиданно заверещал телефон прямого провода. Каппель, словно что-то почувствовав, усмехнулся:

– Однако! – повернулся к Вырыпаеву: – Узнай, в чем дело?

Тот взял трубку. В трубке будто бы шмель загудел. Вырыпаев не сразу разобрал, кто говорит, а когда разобрал, то лицо у него сделалось плоским, подбородок утяжелился, как у боксера перед боем, а в глазах заплясали, заискрились мелкие светлые точки.

– Это генерал Зеневич, – сказал он, прикрыв трубку ладонью.

– Бывший генерал Зеневич, – спокойно и одновременно яростно поправил Каппель.

– Когда же вы наберетесь мужества и решитесь бросить эту никчемную войну, – бился тем временем басовитый шмель в телефонной трубке, – давно пора выслать делегацию к революционному советскому командованию для переговоров о мире…

Вырыпаев слово в слово передал Каппелю то, что услышал от Зеневича.

– В гробу я видел это революционное командование, в похоронной обуви, – произнес Каппель резко, хлопнул кулаком по столу. Вверх взлетела тяжелая чернильница-непроливашка.

– Может, поговорите с Зеневичем? – Вырыпаев протянул Каппелю трубку.

Тот схватился за кобуру пистолета.

– С изменниками Родины не разговариваю!

Вырыпаев передал трубку телефонисту:

– Дайте отбой. С предателем Зеневичем разговора не будет.

Телефонист поспешно закрутил рукоять телефона, ставя ее в положение «нуль» – аппарат в вагоне стоял старый, видавший виды, обращаться с ним надо было на «вы».

– Выстраивай войска, – приказал Каппель Вырыпаеву, – людям надо объяснить ситуацию.

Через час те, кто не захотел оставаться с Каппелем, ушли по железной дороге в Красноярск – ушли нестройной толпой, оскользаясь на обледенелых шпалах, прижимая к лицам кулаки, согревая их дыханием. Над головами уходящих людей долго висело, покачивалось из стороны в сторону, белесое облачко пара.

Штабистов Каппель поставил в строй. Винтовки для них искать не пришлось – винтовки были у всех, в том числе и у самого главнокомандующего.

Одна часть людей, по плану Каппеля, должна была обойти с юга, другая – с севера и километрах в десяти за Красноярском соединиться. В бой они должны были стараться не вступать, чтобы сохранить силы для дальнейших драк. Будущее было темно и беспокойно – ничего хорошего в нем не виделось…

Когда едва ли не все колонны ушли в тайгу – оставался только арьергард, отплевывающийся огнем от невидимого противника, на станцию Минино вылетело несколько платформ, которые сзади толкал плюгавый маневровый паровозишко. Он едва вращал колесами, но тем не менее у этого чадящего механизма хватило дыма и пара, чтобы притолкать сюда платформы с людьми.

Платформы были полны красногвардейцев, а на передней поплевывало желтым тусклым огнем орудие с длинным тонким стволом, рядом с ним стояли два ящика со снарядами.

Один снаряд всадился с снег недалеко от штабного вагона, поднял мерзлую землю вместе с комками льда; несколько крупных комков, выбив стекло, дружно ввалились в окно вагона.

– Красные! – закричал кто-то заполошно, крик тут же оборвался, кричавший ткнулся лицом в снег, его сняли выстрелом с платформы.

Каппелевцы дали ответный залп, и красногвардейцев мигом смело с открытых платформ, они горохом попадали в сугробы. У орудия остались лежать два длинноруких красноармейца в островерхих шапках – повалились на станину с обеих сторон и свесили вниз руки.

Станция Минино заполыхала, из окон полетели стекла, в одном доме взрывом сорвало крышу, в другом снесло печную трубу. Поручик Бржезовский, заскочивший в штабной вагон, чтобы забрать баул генерала с документами и личными вещами, там же и был схвачен – следом за ним в вагон влетели пятеро красноармейцев с винтовками и наставили на побледневшего поручика штыки.

– Руки к горлу, парень! – скомандовали ему. – Давай-давай, не стесняйся, подымай лапы!

Все документы Каппеля попали к красным. Конечно, тогда ни «трудовых книжек», ни толстых личных дел не было, имелись только послужные списки, и вполне возможно, извлеченный из того баула послужной список, если, конечно, он не уничтожен, валяется ныне где-нибудь в дырявой архивной папке и вряд ли будет в ближайшие годы извлечен на свет божий, хотя взглянуть на него было бы чрезвычайно интересно.

Сослуживцы Каппеля, осевшие после Гражданской войны в Китае, в Австралии, в Штатах, пытались восстановить этот список, но из благой попытки их ничего не получилось – смогли восстановить только хронологию последних двух лет его жизни, и все. А голая хронология – штука сухая, скучная, читать ее неинтересно.

Штабс-капитан Павлов вместе с Дремовым, который командовал в его батальоне взводом, попытался отбить Бржезовского, но к красноармейцам подоспела помощь, загрохотали выстрелы, и солдат, прикрывавших отход каппелевцев, оттеснили в тайгу.

Утопая в снегу по грудь, Павлов добрался до кряжистой, с расколотым комлем сосны, встал за ее стволом и выдернул из патронника винтовки опустевшую обойму, сунул ее в карман шинели – потом набьет патронами, если, конечно, жив останется, – вогнал в примерзающий к пальцам патронник новую обойму.

По снегу к нему, размахивая одной рукой, свободной, – в другой этот человек держал винтовку, стараясь поднять ее как можно выше, чтобы в ствол не наползло твердое льдистое крошево, – плыл человек.

Штабс-капитан передернул затвор, вложил в канал свежий патрон, шестой – помимо пяти, имевшихся в обойме, и загнал его в ствол.

– Давай, давай, ближе, ближе, – подбодрил он барахтающегося в снеговой лаве красноармейца.

Следом за первым красноармейцем плыл второй. Дальше виднелась голова и третьего – в островерхом богатырском шлеме, застегнутом под подбородком на пуговицу.

– Ого, сколько вас! – удивился штабс-капитан, подул на озябшие красные пальцы – от мороза пальцы не слушались, сделались деревянными. – Что ж, если вы не против, то я всех вас внесу в скорбный список. Либо вы меня…

Он ждал. Снова подул на пальцы. Прозрачное тепловатое дыхание поднялось над его головой облачком, зазвенело.

Станция хоть и находилась рядом – было слышно, как на путях попыхивает, стучит железными внутренностями маневровый паровозишко, – а сюда, в тайгу, мало кто из прибывших красноармейцев решился сунуться, только эти трое.

– Ну-ну, – вновь подбодрил их Павлов, – давайте еще ближе, чтобы игра была беспроигрышной. Либо в одну сторону, либо в другую… Ближе, ближе!

Красноармеец, шедший первым, бородатый, с мелкими сосульками, пристрявшими к усам, с черным запаренным ртом, засек штабс-капитана и, присев на ходу, ловко выдвинул перед собой винтовку и, нажав на спусковой крючок, саданул по Павлову. Выстрелил он метко, Павлов едва успел прикрыться, уйти за комель, пуля всадилась в сосновый ствол рядом с его головой, вызвала звон в ушах.

Чтобы перезарядить винтовку, бородатому требовалось несколько секунд, а в такой ситуации, в бою, не только несколько секунд, даже одно мгновение, десятая доля секунды может оказаться едва ли не вечностью, и в вечность эту с прощальным криком ныряет человек.