Шрифт:
Закладка:
В студии, где записывается клип с участием Клео, музыкальный кусок накладывался на ее маршрут, солнце в который раз подымалось с запада, птицы махали крылом, река текла вспять, все это делалось для того, чтобы Клео наконец смогла изменить свой маршрут. Образовывались все новые и новые государства, а из проломов государственных границ хлынули беженцы...
...Мимо них туда-сюда мчались поезда. Пассажиры, ехавшие на черноморские курорты, с изумлением смотрели из окон на раскинувшийся на вокзалах огромный табор. Беженцы недалеко убежали от своих привычек: по ночам они стелили одеяла и укладывались на них тесными рядами, по команде переворачиваясь на другой бок. Подушки белели наволочками. Страшные сны стояли над перроном, пассажиры пролетающих мимо поездов видели их по телевизору: дымящиеся развалины, обгоревшие трупы, раненые, сироты, не успеешь глазом моргнуть, как все это стало прошлым, уплыло за край оконной рамы. Вокзалы ночью были похожи на озаренные луной поля сражений, с которых полководцы вечор сбежали, бросив свои армии на произвол судьбы, прихватив огромные клетчатые сумки... Просторные сумки забиты детскими комбинезонами и косметикой, нефтеперерабатывающими комбинатами и никелевыми заводами, ракетными установками и алмазными приисками; по сю сторону товар имеет одну цену, а по ту — совсем другую, на этой разнице цен сколачиваются состояния. Треть населения оказалась за поспешно проведенной чертой, неуловимой, таинственной чертой, которая ползет по земле, как змея, как лесной пожар, что привычно гасят встречным огнем — разбрасываемыми с вертолетов огромными тиражами «Лолиты» и «Детей Арбата»: здесь прошелся загадки таинственный ноготь... События берут штурмом пленку, не успевает оператор выключить камеру, как они уже становятся прошлым, по ленте, бегущей вниз, как эскалатор, жизнь пытается выбраться наверх. Только с помощью искусного монтажа можно эвакуировать это ужасное прошлое в эфир, ему там самое место, на земле буквально негде ногу поставить, каждую пядь застолбили ларечники, киллеры, рокеры, шахтеры, безработные... А в эфире на серебряном облаке проплывает Санта-Барбара, волшебный город, где находится место труждающимся и обремененным, больным и сирым, старикам, женщинам, детям и даже темнокожему Нельсону Манделе, которого выпустили из застенков апартеида и вместе с ним отпустили цены и сократили затраты на армию...
Зима 92-го года выдалась снежной. Белым снегом засыпало фальшивые авизо, чемоданы с компроматом, офисы с компьютерами, русские батальоны из Пскова и Рязани, переброшенные в Таджикистан, Абхазию и Приднестровье. Открылись сэконд-хэнды, повсюду городились стены, позже их разобрала весна, которая в 92-м году выдалась необыкновенно теплой, и из проломов растаявших стен хлынули нищие...
...Что было в них удивительно, они никак не хотели становиться прошлым, в отличие, например, от прошлогоднего путча. Нищие продемонстрировали миру небывалую способность обживать настоящее. Двор Чудес захватил все важнейшие стратегические объекты: дороги, подземные переходы, станции метро, подходы к магазинам, бомбоубежища, канализационные люки, и вот с этим явлением ничего не могли поделать средства массовой идентификации, потому что большинство населения идентифицировало себя с хорошо организованной могучей партией нищих. Чем чаще в газетах писали, что попрошайки страшно наживаются на нашем бедном народе, тем больше монет народ бросал в подставленные шапки с иконками... Народ мог дрогнуть, когда телевизор показывал заказные убийства и бомбардировку Белого дома, но от нищих своих он не отступился... Не обмануть вам нас, липовые головы!.. Мы твердо знаем, что когда умрем и Михаил-Архангел, хранитель неизреченных, предстанет перед нами со сверкающим, как правда, мечом и книги совестные разогнутся, тогда изо всех уголков необъятного рая, из Млечного Пути и Крабовидной туманности, с Магеллановых колец и Волос Вероники, из звездной пыли и из разломов межгалактических пустот на наш отчаянный крик о помощи хлынут скрюченные старушки и безногие воины, горбатые и увечные, блаженные, незрячие, старые усталые матери, умершие от разрыва сердца отцы, замученные в кавказских зинданах русские ополченцы, когда-то носимые по вагонам младенцы и принесут в руках то, что уже нам однажды помогло, выручило в трудную годину: жмых, отруби, солод, мельничная пыль, рисовая лузга, кукурузные ростки, лебеда, сосновая кора, колбаса из конины, студень из бараньих кишок с гвоздичным маслом, холодец из телячьих шкур, кисель из водорослей и, конечно, схороненная в музее блокады и обороны, как золотой эталон, высохшая от времени, но все еще съедобная, отрезанная с горбушки блокадная пайка в 125 граммов, вошедшая в ядро народной жизни, в само сердце народной памяти, мерцающая в ее глубине, как нетленные мощи, — и они купят нам вход в Царство Небесное, иде же несть болезнь, печаль и воздыхание, но жизнь бесконечная... Народ — и бедный, и богатый — знал, что если он бросит своих нищих на произвол судьбы, перестанет верить в их деревянные ноги, скрипучие протезы, гноящиеся раны, гвоздиные язвы, камуфляжную форму с подвернутым рукавом и штаниной, не протянет им свою добрую руку, то ему самое место не на земле, а в усыпальнице фараонов, древних как мир пирамидах ГКО и «Хопер-Инвест», которые он воздвиг своим рабским трудом, и в захватанном руками сэконд-хэнде...
Ни искажающая оптика, ни дрожащее изображение, ни резкие ракурсы не смогут убедить зрителя, что речь идет о настоящем, тем более — о будущем. Хотя понятно: время не пощадит Клео. На последних витках кассеты ее ждет вспышка, из-под которой посыпятся обломки. Но пока она идет маршрутом, размноженным в копиях, изученным до травинки, не может отступить от него ни на полшага, потому что ее конвоирует по бокам вполне состоявшееся прошлое... Кстати, механизм сохранения того или иного объекта Временем еще не слишком хорошо изучен. В Помпеях, например, под крышей портика археологи нашли скелет голубки, высиживавшей птенцов в гнезде два тысячелетия тому назад. Маленький скелет сохранился лучше, чем храм Юпитера в древнем Риме, Вавельские головы в польском замке или погасшая звезда в Крабовидной туманности.
11
ВРЕМЯ И ГОРОД. Когда полностью реабилитировали Николая Ивановича Бухарина, Анатолия неудержимо потянуло на улицу, к людям. Казалось бы, что общего между ним и бывшим участником показательного процесса, ведь Николай Иванович в своем завещании, опубликованном в «Огоньке», не отказал в его пользу ни шиша, но курс реабилитации, который, начиная с 56-го года, в зависимости от магистрального курса то возрастал, то падал, оказался настолько твердым, что
