Шрифт:
Закладка:
Он просыпается, выходит на двор, посмотрел на небо: нет, еще слишком рано; идет старик досыпать в сторожку. Лишь только закрыл глаза, опять будто кто-то толкает его в бок: пора к заутрени. Очнулся – вышел в другой раз; смотрит опять на небо – нет, все еще рано. Ворча, опять уходит старик спать. «Ступай благовестить», – в третий раз раздается у него в ушах, когда он едва уснул. Дьячок вскочил испуганный; досада его взяла. «Ударю в колокол, – подумал он. – Не стану смотреть на звезды; нужды нет, что рано: пускай посердится батько».
Вышел из сторожки и идет он стеною и видит чрез зубцы, что по монастырю ходят взад и вперед какие-то люди с фонарями и свечами, что к паперти подъехало много пошевней тройками. Видит, что-то недоброе. Бежит на колокольню и звонит во все колокола что ни есть мочи. Раздается гром на все поле. Все в монастыре просыпаются и бегут со всех сторон к церкви узнать, что за тревога, и видят – в задние ворота скачет вон из монастыря что есть духу троек двадцать к Москве-реке. Слышит звон и царь Петр Алексеевич, пировавший в то время на Пречистенке. «Скорее сани, – кричит Петр, – пошлите за солдатами». Думает царь: «В Девичьем монастыре живет заключенная сестра – опять нет ли какого стрелецкого заговора».
Прискакал царь с свитой к монастырю, стучится в ворота, не отпирают. «Ломай ворота», – командует Петр. Приносят ломы, заступы, топоры, бьют, ломают, кто-то успел перелезть через стену и растолковать испугавшемуся причту, что приехал царь. Ворота отперли. «Что у вас тут деется?» – спрашивает государь. И все в один голос начинают рассказывать, что к ним приезжали воры, все замки церковные сбиты, двери выломаны, образа, ризы, дорогие вещи собраны были уже в вороха и вынесены на паперть, но дьячок зазвонил тревогу, и воры, не успев покласть добра на воза, испуганные ускакали.
Петр обошел, все осмотрел и, обходя, заметил, что везде на полу, по снегу накапано было множество воску. «Перехватать завтра всех, – говорит он, – кто попадется в кафтане, залитом воском, на рынках, площадях, по улицам и привесть ко мне». Приказ исполнен, и на другой день собрано было к нему со всей Москвы множество народа, закапанного воском, в котором по лицам легко уже было зоркому взгляду царя отличить виноватых от невинных. Таким образом грабители были пойманы.
Рассказ этот Погодин слышал от старика монастырского священника.
В доме профессора М. П. Погодина было собрание русских древностей в полном объеме: здесь были древнейшие иконы – живописные, литые, резные, из кости, из камня, дерева, шитые; кресты, редчайшие старопечатные славяно-церковные книги, рукописи, монеты, различная утварь, оружие, грамоты и судебные дела древности, автографы, эстампы, лубочные картины, курганные вещи, первые издания и проч.
Много десятков лет тому назад Москва была богата такими музеями и имела многие частные собрания. Так, П. Ф. Карабанов собрал превосходную коллекцию, как бы служившую дополнением к древностям и редкостям Оружейной палаты, – в нее вошли собрания А. В. Олсуфьева, П. П. Бекетова и Ф. В. Каржавина. В числе его редкостей у него было единственное собрание русских портретов и монет царского периода; последних также было весьма значительно и у А. Д. Черткова, господ Раковых и С. Г. Строганова, профессора Буазе, графа Мусина-Пушкина, Бекетова, князя В. Д. Голицына, грека Зосимы, Шестынина, Нечаева, Головина, Макарова, Писарева, Шпревица (преимущественно восточная монета, описанная Френом). Собиратели монет для продажи были гг. Лухманов, Шухов, Шульгин, Бардин, Волков.
Бо́льшая часть таких нумизматических сокровищ уничтожена и вовсе теперь не существует. Так, собрания профессора Буазе и Мусина-Пушкина сгорели в 1812 году в Москве, из последней коллекции целы посейчас только две монеты – тогда единственный Ярославлев рубль, в слитке, поднесенный владельцем Академии наук, да гривна золотая, поднесенная им Александру I, хранящаяся, кажется, теперь в Императорском Эрмитаже.
Из торговцев монетами был знаменит торговавший прежде в Москве, а потом в двадцатых годах в Петербурге, по Перинной линии, Е. С. Петров.
Для примера, как ценились тогда русские монеты, приведем цены из имеющейся у нас рукописной тетрадки нумизмата 1830 года. Так, например, серебряная полуполтина царя Алексея Михайловича была куплена за 125 рублей; золотой с надписью «Российский рублевик» 1710 года – за 400 рублей. Медные платы, привезенные П. П. Свиньиным из Екатеринбурга, были проданы графу Ф. А. Толстому по 150 рублей за штуку. Маленькая серебряная монета Владимира была куплена у нумизмата Келлера за 400 рублей собирателем С. Еремеевым; монета эта была найдена в 1823 году в Ростовском уезде. Последний также купил пятикопеечник 1723 года с изображением всадника за 500 рублей.
С этим пятикопеечником случилась неожиданная история: желая сделать его доступным всем собирателям, Еремеев отдал его граверу снять с него снимок на меди. В то самое время, когда гравер нес к владельцу доску, пятикопеечник был им потерян. Тщетны были все поиски: доска Еремеевым была пожертвована в Московское историческое общество, где к трудам его и был приложен снимок с этого пятикопеечника.
Также весьма дорого ценился в тридцатых годах четвертак Иоанна Антоновича, считавшийся величайшею редкостью; за него было заплачено в то время 800 рублей ассигнациями.
Собрания по части древней русской иконописи были: Г. Т. Молошникова, И. В. Стрелкова, графа С. Г. Строганова (к нему поступило впоследствии бывшее Папуринское), А. А. Рахманова, С. Н. Тихомирова. Из древних рукописей богатейшая была у И. Н. Царского, князя М. А. Оболенского, И. А. Гусева (впоследствии перешедшая к К. Т. Солдатенкову), А. И. Лобанова, Г. И. Романова. Старопечатных книг много было у И. Н. Царского, А. А. Рахманова, В. М. Ундольского. Огромное и единственное в Европе прежде Голицынское собрание рисунков и эстампов первейших мастеров было у князя И. А. Долгорукова; собрание драгоценных эстампов – у Н. Д. Иванчино-Писарева (последний купил также значительную часть коллекций Власова), затем у Д. А. Ровинского, Маковского, Новосильцева. Последние собиратели не брезгали и лубочными московскими картинами.
По московским преданиям, резчики лубочных картин жили прежде у Успения в печатниках. Знаменитая московская лубочная печатница Ахметьева, основанная в половине XVIII века, существовала около ста лет у Спаса в Спасской, за Сухаревой башней, переходя от одного хозяина к другому. Говорят, что Ахметьев получил свое заведение в приданое за своею невестою. У него работали в печатнице на двадцати станах. При старике доски вырезались в заведении. Подлинники, или «истинники», буквально переносились резчиками
