Шрифт:
Закладка:
Британский судья обязательно приговорит террориста к длительному судебному заключению, подразумевающему ограничения, связанные с передвижением, общением, доступом к душу, питанием, физическим нагрузкам и встречам с посетителями, а также мониторингом связи, отсутствием доступа к интернету и покупками исключительно по каталогу. Это ведь противоречит правам человека, так ведь?
Но у нас нет смертной казни, и, как я уже ранее говорил, некачественная медицинская помощь и халатное отношение медицинского персонала не могут быть частью наказания. Совет Англии и Уэльса по определению мер наказания не допускает нанесение увечий или снятие скальпа кипящим маслом.
Это то, что случилось с Дхиреном Баро (теперь его зовут Иса Баро), лидером проекта «Газовые лимузины», в дополнение к пожизненному заключению с минимальным сроком отбывания наказания 30 лет.
Другие заключенные облили его голову кипящим маслом. Около 10 % его кожи было обожжено на всю глубину, и он навсегда лишился большинства волос. Когда его перевезли в ожоговое отделение для пересадки кожи, ему понадобилось внутривенное вливание жидкости и морфин для обезболивания. Сначала его оставили лежать в изоляторе и лечили обычным обезболивающим, назначенным тюремным врачом, и перевели в больницу уже после того, как адвокат начал разбирательство. Чтобы перевезти мужчину в клинику, потребовался запрос об информационной блокаде, защите больничного персонала, круглосуточном дежурстве вооруженных сотрудников полиции и наблюдении с воздуха.
Нередко одни заключенные обливают других смесью из кипятка и сахара (из-за липкой текстуры она жжет дольше, чем вода). Эта форма наказания обычно применяется с целью отомстить кому-то или проучить сексуальных преступников. Чтобы защитить от этого, их обычно размещают в блоках для уязвимых заключенных. Таким образом, можно утверждать, что произошедшее с Баро – обычное явление в тюрьме. Кипящее масло, однако, гораздо опаснее сладкой воды.
Учитывая серьезность его преступлений, неудивительно, что изувеченному Баро мало кто сочувствовал. Однако я полагаю, что если мы хотим успешно дерадикализовывать террористов в британских тюрьмах, то заключенные не должны считать, что мы одобряем насилие над ними или закрываем на него глаза. В противном случае есть риск еще сильнее разжечь пламя негодования, унижения и обиды. В британских тюрьмах содержится много молодых мусульман (в данный момент это 400 из 900 заключенных в Белмарше), и некоторые из них обращают внимание на то, что происходит с такими, как Баро.
Не сумев защитить одного из самых известных террористов, который был очевидной мишенью для других заключенных, мы не смогли сохранить моральное превосходство. Примерно таким же образом высокие нравственные принципы были утрачены во время публичного унижения заключенных в Гуантанамо, не говоря уже о пытках, в которых активно участвовали некоторые американские психологи.
Джеймс Джиллиган, нью-йоркский профессор психиатрии и права, утверждает, что унижение может стать мощным мотиватором для дальнейшего насилия. Пытки в Гуантанамо наверняка вернутся нам в виде снятых ИГИЛ[82] садистских видео с обезглавливанием и сожжением, которые оказались мощным инструментом вселения ужаса и привлечения новых террористов.
Подтолкнуло ли публичное унижение заключенных Гуантанамо радикально настроенных мусульман к насилию? Об этом сказал как минимум один террорист, организовывавший проект «Газовые лимузины». Чтобы разобраться, что именно влияет на сознание таких преступников, мы должны не только выяснить причину их обид, но и проникнуть в умы вдохновителей экстремистов.
После значительной задержки, пока с тюрьмой велись переговоры о поддержании безопасности, меня попросили побеседовать с заключенным по имени Мустафа Камель Мустафа, также известным как шейх Абу Хамза. Мое первое впечатление о нем сложилось после неоднократного прочтения выдержек из его проповедей, и, держа в голове некоторые высказывания, я направился на встречу с ним в блок строгого режима в тюрьме Белмарш.
Чего я ожидал? Посмотрев на фотографии в газетах (чаще всего встречалось фото, где его рука-крюк обрамляет глаз), я подумал, что мне предстоит провести сложный допрос с неприветливым и непроницаемым террористом-экстремистом. В конце концов, в Великобритании ему предъявили обвинение в подстрекательстве к убийству и расовой ненависти.
У меня ушел как минимум час на то, чтобы пройти многочисленные процедуры и попасть в блок строгого режима.
Меня снова попросили подождать, и я провел еще 15 минут, нервно стуча пальцами в тюрьме внутри тюрьмы, где содержатся самые опасные террористы на земле. Я наблюдал, как крепко сложенный надзиратель шутил с медбратом. Он запел и начал вальсировать с медбратом, который был вдвое меньше его. Это был по-настоящему сюрреалистический момент.
Наконец меня проводили в комнату для допросов.
Хамзы там не было.
Я сидел в одиночестве и, признаться, немного волновался перед встречей с ним. Моя задача заключалась не в том, чтобы оценить его виновность в совершении террористических актов, а в том, чтобы просто решить медицинские и психологические проблемы, которые мешали подготовке заключенного к суду. Несмотря на это, я чувствовал знакомый трепет в груди.
Наконец дверь открылась, и надзиратель ввел Хамзу в комнату. На снимках в газетах он всегда был одет в обычное облачение проповедника, но не в тюрьме, конечно. На нем была простая свободная хлопковая рубашка, и на руке больше не было пугающего крюка. Теперь у него были обычные культи.
Он сел, но ничего не говорил, пока надзиратель не ушел и не закрыл за собой дверь.
Хамза оказался полной противоположностью сложного собеседника. Он мягко сказал, как сильно мне благодарен за то, что я нашел время его посетить. Проповедник очень сожалел, что в тюрьме произошла задержка, и заявил, что с удовольствием предложил бы мне чашку чая. Абу Хамза оказался умным и очаровательным человеком. Идеолог был неизменно вежлив и доброжелателен. Мужчина, в конце концов, имел прекрасное образование: он защитил кандидатскую диссертацию по гражданскому строительству и когда-то занимался ремонтом подземного перехода на Кингсвей и Королевской военной академии в Сандхерсте. Он сказал, что выучил Коран наизусть, и немного рассказал о том, как стал проповедником.
Оратор поведал, что лишился обеих кистей во время неудачной попытки обезвреживания бомбы в постсоветском Афганистане. Хотя некоторые люди в этом сомневались, других правдоподобных объяснений не было. В недавно опубликованной статье говорилось, что культи часто воспалялись из-за инфекции костей. Он был слеп на один глаз и болен диабетом и псориазом. Ему также приходилось принимать душ как минимум дважды в день из-за неврологического заболевания, вызывающего повышенное потоотделение.
Во время подготовки к суду нужно было просмотреть множество видеозаписей его проповедей и изучить кипу документов. Он сказал, что считает досмотр полостей тела до и после встречи с адвокатами неприятным и жестоким. Без кистей ему было трудно открывать водопроводный кран в камере. Ему не разрешали носить крюк из-за опасений, что он может использовать его в качестве оружия. Из-за отсутствия рук ему было трудно принимать лекарства и наносить крем на кожу. Крем попадал в глаза и пачкал очки, из-за чего было трудно читать. Сторона защиты пыталась отложить судебное разбирательство с жаркого лета 2005 года на осень, и в итоге судья Олд-Бейли дал на это согласие из медицинских соображений.
