Хантер:

Я не гребаный диван, Сейлор.

Хантер:

Хотя…

Сейлор:

Знаю, знаю, я в любое время могу сесть тебе на лицо.

Хантер:

На член тоже. <3

Сейлор:

Больше не пиши мне.

Двадцать вторая

Сейлор

Семь лет назад

Я мчалась сквозь лесную чащу, чувствуя мягкий мох и мерзлую грязь под ногами. С каждым шагом ботинки все сильнее утопали в жиже, и я боролась с силой земного притяжения, отчаянно стараясь убежать. Позади меня раздавались быстрые шаги. Сердце неистово билось о грудную клетку, словно узник, сотрясающий решетку. «Выпусти меня», – кричало оно.

Это была ошибка, ужасная, печальная ошибка.

Собака не должна была там оказаться. На стрельбище было пусто, когда я вытащила стрелу, стоя с завязанными глазами и смеясь.

И смеясь.

И смеясь.

И смеясь.

Этот момент крутился в голове снова и снова. Одноклассники спросили, могу ли я это сделать. Я ответила, что могу. Знала, что могу. Кто-то туго завязал мне глаза своей банданой. Потом положил его туда, пока я ничего не видела. Привязал его к мишени веревкой, которую стащили на соседнем ранчо. Беспомощный визг стал для меня первым сигналом. Он испустил последний вздох, скуля, когда стрела пригвоздила его к мишени. Кровь хлестнула в центр. Ошметки плоти. Я сорвала бандану с глаз и испустила крик. Все остальные смеялись.

Они позвали Лану.

– Твой пес, – сказали они. – Она убила его.

Вспомнив ее лицо, ее слезы, я побежала быстрее. Я услышала, как среди высоких деревьев раздавалось все больше шагов.

Стук ботинок. Плеск. Крики.

Собиралось все больше людей.

Послышался голос матери, пронзительный и испуганный, который эхом повторял мое имя.

– Сейлор!

Я сосредоточилась на линии горизонта, на высоких соснах и темно-зеленых зарослях. Меня преследовала мысль, что родители перестанут меня любить, если узнают, что я наделала.

Икры горели, бедра подрагивали, слезы застилали глаза. Я споткнулась о толстую ветку, спрятавшуюся под осенними листьями, и полетела на землю головой вперед.

Упала лицом прямо в жижу, колени ударились обо что-то твердое. Острая боль от глубокой царапины пронзила ногу.

Закашлявшись, я стала выплевывать грязь, но она липла к языку. Ладони горели от тщетной попытки смягчить падение. Быстро собрав конечности, как обычно собирают разбросанные вещи, я встала на дрожащих ногах. Хотела обернуться, когда вдруг почувствовала, как кончик стрелы упирается мне в спину. Стоявший позади человек с луком и стрелой в руках прижал меня к дубу. Лицо прислонилось к стволу. Я была так напугана, что не могла дышать.

– Он был для меня всем! – сказала она, и мое сердце дрогнуло и сжалось, скручиваясь десятком узлов, отчего едва могло биться. У Ланы Альдер был тихий, дрожащий голос со слабым швейцарским акцентом. – Дядя подарил мне его, когда я приехала из Цюриха. Я никого здесь не знала. Не знала языка. Были только Спот и я. Он был моим лучшим другом. Ты отняла у меня лучшего друга. Теперь у меня никого нет!

Она вонзила стрелу мне в спину. Даже если она выпустит ее, ей все равно не хватит размаха, чтобы меня убить. Но она могла сделать меня инвалидом. Мама с папой заставили меня посмотреть достаточно документальных фильмов о стрельбе из лука и ее опасности, прежде чем позволили мне начать тренировки.

А ты взяла и позволила людям завязать тебе глаза и убила собаку.

Мне хотелось задавиться холодной сырой грязью, которая так и осталась во рту. У нее был соленый, горьковатый, золистый вкус. Начался дождь, но лес был таким густым, что я почти не чувствовала его на коже. Запах мокрой земли ударил в нос, и впервые в своей жизни я захотела умереть.

Меня снова окликнул мамин голос. Папин тоже.

– Прости, – наконец сумела прохрипеть я. – Мне очень жаль. Я не видела его. У меня были завязаны глаза. Я не знала. Я не… Я не могла…

Ситуацию усугубляло то, что Лана, насколько я слышала, согласилась приехать из Нью-Мексико в лагерь в Массачусетсе, только если ей разрешат взять с собой Спота. Вот как сильно она хотела, чтобы он был здесь. Им пришлось получить кучу разрешений, чтобы псу позволили разгуливать по территории. Видимо, тот, кто заботился о нем, плохо за ним приглядывал.

Мое тело застыло будто статуя, твердое, но легко выходящее из оцепенения. Я повалюсь на землю и блевану, как только пройдет шок. Мамин голос звучал все ближе. Я знала, что она меня найдет. Между нами была такая связь, которая бывает не у всех детей с их родителями. Связь, которая ощущалась так, будто какая-то часть меня по-прежнему была в ее утробе. Мы могли почувствовать друг друга за километры. Каждый раз, когда мы с мамой обнимались, то называли это подзарядкой. Мы прижимались друг к другу животами, лежа в кровати, и мычали «бзззз», как телефон, когда его подключаешь к зарядному устройству. Потом мама говорила мне, как она счастлива, что я ее семья, и это были прекрасные слова, потому что заставляли меня почувствовать, будто она выбрала бы меня, даже если бы я не была ее дочерью.

У Ланы не было выбора.

Матери у нее тоже не было. Ее родители погибли в автомобильной аварии, а единственный в мире родственник неохотно согласился взять ее к себе, и только потому, что к ней прилагалась приличная сумма денег и имущество.

Лана жила с дядей и его подружкой, которая была намного младше него, и, по словам папы, перенесла больше пластических операций, чем три отчаянные домохозяйки округа Ориндж.

У меня потекли слезы. Я никогда не плакала.

– Я ненавижу тебя, – прошептала Лана мне на ухо. – Я ненавижу тебя, Сейлор Бреннан. Мне даже стрельба не особо нравится. Я приехала сюда, потому что мой дядя хотел отвезти мисс Дейдр в отпуск на острова Кука и счел хорошей возможностью закинуть меня туда, где за мной будут присматривать. Но я обещаю, теперь я сделаю все возможное, чтобы забрать то, что принадлежит тебе.

Мне вспомнился каждый раз, когда она называла меня уродливой за прошедшие выходные, говорила, что мое лицо портило ей настроение. И я поняла, что Лана не считала случившееся несчастным случаем. Ничто не заставит ее поверить, что это был несчастный случай. Она думала, что я нарочно забрала у нее самое дорогое забавы ради и теперь должна была поплатиться.

– Хочешь стать лучницей? Я стану лучше тебя. У тебя появится домашнее животное?