Туссе обвинительным жестом указал на Эмиля:

— А ты-то что здесь делаешь? Ты же концы откинул давным-давно! Точно… шампанского перебрал. Faux pas[26], черт меня задери.

— Знакомьтесь! — прорычал грубиян. — Эмиль Винге.

Туссе коротко кивнул и начал непослушными пальцами застегивать пуговицы — жар контрданса выветрился, и ему стало холодно.

— Младший, значит. Ну-ну… А… помню. Еще по Упсале. Вечный студент. Но до чего ж похож!.. Ладно, говорите, чего надо.

Голос Винге до мурашек похож на голос покойного брата, разве что не такой хриплый.

— У нас есть предложение, от которого ты вряд ли сможешь отказаться.

— Ох! Позвольте усомниться.

— Нет, сможешь, конечно. Вопрос о твоей жизни, кому ж его решать, как не тебе.

— Что-что? — Опьянение неохотно покидало сознание, но смысл последней фразы дошел до него полностью, и это придало ему уверенности. — Так вы угрожаете? Мне? В субботний вечер на балу? Что ж вы, болваны, думаете, за меня заступиться некому? Да вас отмутузят, как бешеных псов, только пальцем щелкнуть.

И в самом деле сделал попытку щелкнуть, но ничего не получилось. Хотел уйти, но деревянный кулак ткнул его в грудь так, что он ударился затылком о грубую штукатурку ограды.

— Заткнись и слушай, если жизнь дорога! — рявкнул однорукий пальт.

Эмиль Винге подошел поближе и понизил голос:

— Ты помнишь Магдалену Руденшёльд на эшафоте? Прошлой осенью? Может, не забыл, что ее временно поместили в Прядильный дом, пока подыскивали местечко поприличнее? Ей удалось оттуда переправить документ — полный список заговорщиков Армфельта, готовых взяться за оружие и свергнуть регентство. Сейчас они разрознены. Заговор и называется заговором, потому что готовится в тайне. А эти умудрились вербовать союзников под таким секретом, что они и сами друг друга не знают. Список считался утерянным — до сегодняшнего дня. Теперь он у нас.

— А мне-то что за дело? Мне плевать на политику. Могу поссать на могилу Густава, а если при этом забрызгаю камзольчик Ройтерхольма, тоже не огорчусь.

— Может быть, может быть… Но ты достаточно хитер, Туссе. Ты легко сообразишь, что произойдет, если этот список попадет в руки властей. Особенно сейчас, когда вроде бы пытались подстрелить герцога в дворцовом парке в Дроттнигхольме.

— Им не позавидуешь. Тем, кто в списке. Руденшёльдша избежала публичной порки только потому, что у нее титьки тугие и симпатичная дырочка между ног. Игручая, говорят. Те, кто пробовал. С мужика бы шкуру сняли и отправили в Хаммарбю. А других для устрашения колесовали. Анкарстрём утешился бы в своем аду — дескать, другим еще хуже.

— Список длинный, Туссе. Но неполный… есть свободное место и для твоей фамилии. И еще кое-кого можем уместить.

Даже в более чем скупом свете фонаря было заметно, как кровь отлила от лица Йиллиса Туссе. Он шевелил губами, пытаясь что-то сказать, но не мог выдавить. Ему померещились раскаленные клещи, хруст ломаемых костей. Ноги подломились, он упал на колени. Попытался удержать рвоту и не сумел.

— Что я должен сделать?

Винге, не дожидаясь, пока Туссе придет в себя, присел рядом на корточки.

— Эвмениды, ваше так называемое братство… ты же входишь в самое ядро, не так ли? Один из тех, кто голосует и принимает решения?

— «Вакханки»… мы все более склоняемся к этому названию.

— Не имеет значения. Отвечай на вопрос.

— Можно и так сказать — ядро. Ближний круг.

— Высший совет, — подсказал Винге.

— Вот именно, — с пьяной гордостью подтвердил Туссе. — Высший совет. Но даже братья далеко не все знают, кто в него входит.

— Вот и узнай.

— Как?

— Было бы это просто, мы бы не топтались здесь в твоей блевотине! — зарычал Кардель. — Иди и узнай, не то…

Винге предупредительно поднял руку:

— Не горячитесь, Жан Мишель. Ансельм Болин. Не так ли? Уж если кто-то и знает всех поименно, так это он. Он же секретарь ордена. Вот и иди к нему. Кардель тебя проводит. И подождет за дверьми… — добавил он вроде бы безразлично.

Туссе что-то промычал. Кардель и Винге вопросительно глянули друг на друга — ни тот, ни другой не поняли ни слова. Кардель покрутил головой — судороги в шее все еще давали знать.

— Я слышал, они Анкарстрёму еще до плахи отрезали член. И тыкали в морду, пока башку не отрубили.

Туссе опять не смог сдержать рвотный порыв, но рвать уже было нечем.