Шрифт:
Закладка:
Он отчаянно пытался игнорировать запах горящей плоти Арабессы. При звуке наполненных мукой стонов Зимри лишь прижал девушку ближе.
– Все хорошо. – Он осторожно держал ее, его пульс бешено стучал в ушах. – С тобой все будет хорошо. Я здесь. Мы здесь.
– З-з-зимри, – невнятно пробормотала Арабесса, пытаясь открыть глаза. Очевидно, несмотря на все старания сестер, боль была слишком сильной, ведь она то приходила в сознание, то снова теряла связь с реальностью.
– Я здесь, мелодия моей души. Я здесь, – заверил он, посмотрев в голубые глаза. Они были наполнены агонией и слезами.
Его сердце захлестнула новая волна боли, когда он увидел, как сильно она искалечена.
– Зимри, – снова попыталась Арабесса, силясь произнести его имя, ее била непрекращающаяся дрожь. Шок от полученных травм поглощал ее разум. – Я не могла этого сделать. Не смогла п-п-пожертвовать тобой.
Его горло сжалось.
– Да, – сказал он, поглаживая ее влажные волосы, на которые падали его собственные слезы. – Да, я все видел. И все слышал. Я очень благодарен за то, что ты этого не сделала, но твоя… – Он не мог заставить себя озвучить продолжение, указать, чем именно она пожертвовала вместо этого.
Ее магия. Ее музыка. Все это исчезло.
Несмотря на силу Ларкиры, на древние молитвы, что Ачак возносила потерянным богам, на чудо, которое могли сотворить целебные травы, Зимри знал – руки Арабессы уже никогда не будут прежними. Она никогда не сможет играть так, как раньше, так плавно выводить мелодию или так легко управлять своей магией. Ее раны были слишком серьезными. Слишком разрушительными.
Арабесса отдала слишком много.
Слезы побежали быстрее, когда он начал укачивать ее.
«Ты знаешь нашу сестру, – слова Нии всплыли в его голове. – Она слишком благородна. Чрезвычайно бескорыстна».
«Да, – с болью подумал Зимри, – крайне самоотверженна».
Сегодняшний вечер лишь подтвердил это.
Вместо того чтобы лишить его выбора и отобрать воспоминания о любви к ней, Арабесса отказалась от одного из своих величайших даров.
«Я лишила бы тебя чего-то ценного. И это был бы мой выбор, а не твой».
«Я больше никогда не лишу тебя права выбора, Зимри».
Черт, неужели можно было полюбить еще сильнее? Она была человеком великой силы, самим затмением. Чувство ответственности, долга и преданности, которыми она обладала, не имели себе равных. Временами она ошибалась, но всегда двигалась вперед.
Но, силы Забвения, почему она выбрала именно такую жертву?
Зимри не совсем понимал, как вообще могло случиться подобное, почему Арабесса стала бороться за трон, почему Долион складывает с себя полномочия короля и как он вообще мог пойти на такое. Зимри и не подозревал, что Арабесса так сильно хотела занять место отца. Эгоистично с его стороны, но отчасти он был расстроен и уязвлен тем, что его не ввели в курс дела, что Арабесса не смогла довериться ему, что ему не открылся король. Но Зимри также понимал, как все происходит в этом королевстве. Здесь хранилось немалое количество секретов, многие из которых были связаны клятвой молчания. Зимри стал всего лишь вынужденным зрителем новых знаний, которые обрушивались на него, когда он стоял по ту сторону стекла комнаты для наблюдений. Пока терпение Нии и Ларкиры, которые наблюдали, как их сестра сжигает собственные руки, не лопнуло. Объединив свои дары, они разбили перегородку и бросились на помощь Арабессе. Послав к черту любые правила!
Хотя впереди всех ждало еще много объяснений и искуплений, Зимри понимал, что сейчас не время для ответов и действий. Сейчас необходимо было убедиться, что Арабесса в безопасности. Что она жива. И очнется.
Она успокоилась и перестала дрожать, когда Ларкира с помощью заклинания наконец погрузила ее в бессознательное состояние.
– Мы должны унести ее отсюда, пока она не проснулась, – сказал Долион.
Зимри моргнул, посмотрев на великолепную фигуру в белом. Король все еще не снял свой головной убор с маской, его взгляд был направлен вниз, но что-то в нем казалось другим… ощущалось отсутствие чего-то.
– Отнесите ее в мои покои, – приказал он. В его хриплом голосе слышались нотки раскаяния и боли, скрытые под годами притворного безразличия, которое за время управления королевством стало неотъемлемой частью его души. Перед ним стоял отец Арабессы, а не Король Воров.
Зимри отогнал прочь мысли об этом и о том, что это значило для девушки в его руках, и поднял Арабессу. Сейчас лишь она имела значение.
Осторожно, чтобы не потревожить раненые руки, лежащие на полоске ткани, оторванной от платья Ачак, он поспешил перенести ее через длинную узкую тропу, по обе стороны от которой бурлила лава. Зимри пронес ее мимо трона, в личные покои Короля Воров – после долгого пребывания среди жара воздух здесь был наполнен освежающей прохладой.
Ния и Ларкира бросились помогать Зимри укладывать сестру на кровать отца, в то время как Ачак и Долион разговаривали с двумя незрячими лекарями. Когда медики принялись осматривать Арабессу и заставили Зимри отойти, он обнаружил, что делает то, чего не делал с той ночи, как узнал о смерти родителей: молился потерянным богам, прося о силе.
Зимри вырос в семье Бассеттов и никогда бы не назвал эту семью тихой. Поэтому теперь именно тишина нервировала сильнее всего, когда они молча стояли вокруг места, где лежала Арабесса.
Если бы они отнеслись к происходящему легкомысленно, поддразнивали или использовали сарказм, в его сердце появилась бы хоть какая-то надежда. Но из-за их тихого удрученного шепота его пульс лишь ускорялся, пока Зимри смотрел на лежащую без сознания Арабессу.
Ларкира помогла остановить образование волдырей и дальнейшее жжение от остатков пожирающей плоть лавы. Она охладила руки сестры, чтобы медики могли приступить к нанесению лечебных составов. Теперь на руках Арабессы были толстые повязки, а уходя, лекари дали ей сильное успокоительное. На данный момент они с Ларкирой сделали все, что могли. «Нужно время, а потом мы вернемся», – сказали они, низко поклонившись своему королю, а потом зашагали прочь.
Лишь после этого Долион снял головной убор и расстегнул маскировку, словно снимая с плеч груз ответственности за целое королевство.
И, возможно, так и было.
До этого момента Зимри не понимал, насколько по-настоящему Долион был измотан своей ролью. И теперь, когда он знал, что может сложить с себя такую ответственность, стало ясно, насколько необходимо, чтобы новый