Раппин полагал, что сионизм сможет сыграть важную роль в образовании союза арабских государств. Например, он надеялся на создание валютного союза между новыми арабскими государствами и Палестиной. Арабы с развитием своей собственной системы образования, возможно, уже в следующем поколении достигнут культурного уровня евреев, что должно впоследствии привести к культурной ассимиляции[347]. Давид Эдер, англо-еврейский психоаналитик, которого Вейцман назначил главой дипломатической миссии сионистского Исполнительного комитета в Иерусалиме, был столь же оптимистичен и полагал, что вот-вот наступит эра тесного сотрудничества между арабами и евреями, ведущая к культурному объединению еврейского национального дома с государствами Ближнего Востока. Эдер формулировал принципы сионистской политики в ряде пунктов: евреи не должны обособляться от арабов; Тель-Авив не должен превращаться в символ еврейской исключительности; евреи должны обращаться с арабским миром как с единым целым и относиться к национальным чаяниям арабов с таким же почтением, какого требуют к своим национальным интересам; и, будучи по происхождению восточной нацией, они должны отказаться от попыток выглядеть европейцами[348].

Мятежи 1920–1921 гг. потрясли весь йишув, заставив многих изменить свое отношение к арабам. Невозможно было простить убийство Бреннера — известного еврейского писателя-социалиста и Трумпельдора — героя нескольких поколений халуцим. Выступая перед государственной комиссией, расследовавшей причины мятежей, Эдер объявил, что Палестина может быть национальным домом только для одной нации и что о партнерстве с арабами не может быть и речи: евреи должны стать господствующей нацией, поскольку их численность уже в достаточной мере возросла. Жаботинский предложил немедленно создать еврейскую армию на случай будущих мятежей. Но еще более насущной необходимостью было понять, что именно повлекло за собой конфликт и какие ошибки были допущены в отношениях с арабами. Эта идея наиболее отчетливо видна, пожалуй, в палестинских отчетах 22-летнего Хаима Арлозорова, который, несмотря на юный возраст, успел стать одним из признанных и уважаемых сионистских лидеров. В конце мая 1921 г. в письме из Яффы он критикует своих коллег, возлагающих всю вину за произошедшее на британского верховного комиссара и считающих, будто для решения проблемы нужна только «сильная рука»[349]. Они еще не поняли, что арабское национальное движение — это могущественная сила, значение которой нельзя недооценивать, даже если она не совсем удовлетворяет европейским критериям национального движения. Арлозоров был убежден, что придерживаться «страусиной политики» очень опасно. Он видел только один способ решения проблемы: нужно вести политику мира и примирения, хотя в момент столь высокого накала страстей принять подобное решение нелегко. Роберт Вельтш, близкий друг Вейцмана и редактор «Еврейской хроники», еще более открыто высказывал предостережения своим коллегам-сионистам: если возобладают те взгляды на «арабский вопрос», которых придерживается большинство сионистов (особенно — палестинских), то арабы и евреи никогда не найдут общий язык, и это станет началом конца. Одно из ужасных последствий I мировой войны заключалось в том, что многие люди сделали из недавних событий ложные выводы, а именно, что достичь успеха в мире можно только насилием. В ближайшей перспективе этот путь действительно выглядел самым легким, но со временем он завел бы дело сионизма в тупик[350]. Вельтш и несколько его друзей на первом послевоенном сионистском конгрессе поставили прямой вопрос: хотят сионисты войны с арабами или нет?

Но лидеры сионизма с возмущением отвергли критику Вельтша. Карлсбадский конгресс торжественно объявил, что евреи желают «жить с арабским народом в дружбе и взаимном уважении и совместно с ним трудиться, дабы их общее отечество превратилось в процветающую страну, что обеспечит обоим народам беспрепятственное национальное развитие»[351]. Эта формулировка звучала не столь оптимистично, как та, которую выдвинул Бубер, однако в свете настроений, превалирующих после мятежей 1921 г., большего ожидать было невозможно. Бубер критиковал Вейцмана за то, что тот приложил недостаточно усилий, ограничившись лишь переговорами с Фейсалом. Президент сионистской организации ответил на это, что Фейсал — это символ арабской независимости. В идеале, разумеется, следовало бы учредить сионистские штабы во всех крупных центрах арабской политики и поддерживать контакты со всеми арабскими лидерами. Однако, продолжал Вейцман, его коллеги из финансового комитета ни за что не согласились бы выделить на это средства. К настоящему моменту сионисты потратили на арабскую политику всего 8000 фунтов стерлингов — и получили результаты, соответствующие этой сумме. (Таков был ответ Вейцмана голландскому делегату Неемии де Лиме, который спросил: «Как бизнесмен я желаю знать: в какую сумму нам обходится арабская политика?») На том же конгрессе Соколов рассуждал в культурно-философских терминах об общих традициях и исторической памяти арабов и евреев и подчеркивал, насколько популярна в сионистских кругах дружба с арабами[352].

На следующем конгрессе (Карлсбад, 1923) были подтверждены решения, принятые двумя годами ранее. К ним добавили заявление о том, что пробуждение Востока — это один из важнейших факторов мировой политики и что еврейский народ должен включиться в этот процесс[353]. Тем временем ситуация в Палестине стала гораздо спокойнее. Еще два года спустя, на 14-м сионистском конгрессе в Вене, Вейцман объявил, что отношения с арабами улучшились и что Палестина на нынешний момент — самый спокойный район Ближнего Востока. Соколов с надеждой говорил о том дне, когда сионисты и арабы будут заседать вместе на общем палестинском конгрессе. Бродецкий считал, что до тех пор Исполнительному комитету следует воздержаться от любых поступков, которые сделают невозможным дальнейшее сотрудничество между евреями и арабами. Бен-Гурион высказал мысль, что евреи как восточный народ должны с глубочайшей симпатией следить за процессом национального возрождения других восточных народов. Вейцман заявил, что евреи должны проявить инициативу на Ближнем Востоке и внести свой вклад в развитие этой области в духе искренней дружбы и сотрудничества с арабами. У сионистских лидеров не возникало ни тени сомнения в том, что их действия в Палестине абсолютно правильны и полностью согласуются с еврейскими представлениями о справедливости — ведь «в противном случае мы никогда бы так не поступали» (Соколов)[354].

Высказывались и противоположные мнения. В большинстве официальных выступлений на сионистских конгрессах подчеркивались высокие моральные и интеллектуальные качества арабов («умеренность, прилежность, чистота в семейной жизни» — Раппин) и снова и снова подтверждалось стремление к арабо-еврейской дружбе. Однако все эти заявления не были адресованы кому-либо конкретно; это были просто декларации, не влекущие за собой каких-либо практических последствий. Выборный орган палестинских евреев — Временный Совет — не проявлял в этом отношении почти никакой инициативы: один современник писал, что Временный Совет не сделал ничего, чтобы создать атмосферу взаимопонимания, которая свидетельствовала бы о политической зрелости еврейской общины[355]. Лидеры палестинских евреев были слабы и неспособны на эффективные действия; и даже если