Почти сразу нас стали навещать друзья из творческой среды. Три из одиннадцати коттеджей мы, разобрав на части, перенесли на другой край участка: в них разместился Руди, но у нас осталось еще восемь коттеджей для гостей. В следующие несколько лет к нам приезжали видеохудожница Джоан Джонас, художники Роберт Московиц и Эрмин Форд, писатель Стив Кац, а также Ричард Серра, а еще через пару лет все они обзавелись собственным жильем неподалеку. Фотографы Роберт Франк и Джун Лиф нашли дом чуть подальше, в Мабу, а художник Джефф Хендрикс, принадлежавший к движению «Флуксус», — тот самый друг Питера Мура, который обосновался на Кейп-Бретоне на несколько лет раньше, чем мы, — жил поблизости, в Коллингдейле. Народу хватало, чтобы поиграть в покер или устроить вечеринку на пляже, но мы жили на достаточном расстоянии друг от друга, чтобы в полном уединении работать, не покладая рук.

В глазах тех, кто неравнодушен к его шарму, Кейп-Бретон — местность несколько суровая, но очень красивая. Там вы окажетесь на настоящем севере. Этот лоскуток суши, похожий на мизинец, тянется вверх над массивным североамериканским континентом, указывая чуть ли не прямо на Северный полюс. Летними ночами полярное сияние там не редкость, а небо почти до одиннадцати вечера остается светлым. Ночи иногда холодные, а днем никогда не бывает настоящей жары.

В ближайшем к нам городе, Инвернессе, имелись кооперативный бакалейный магазин, почта, несколько бензоколонок, несколько церквей, средняя школа, аптека, магазин промтоваров и ипподром, где днем по воскресеньям и вечером по средам непременно проводились бега. А еще был порт с вереницами судов и ловушками для омаров. В Инвернессе было две-три тысячи жителей, позднее город обзавелся больницей.

После нескольких сезонов горожане настолько привыкли видеть меня и мою семью, что, когда я после девяти-десяти месяцев отсутствия приходил в кооперативный магазин за продуктами, меня приветствовали: «Добро пожаловать, Филип, вот вы и дома».

У Кейп-Бретона была масса положительных сторон, в том числе мои замечательные соседи. Джон Дэн Макферсон владел фермой у шоссе, которая граничила с задворками нашего участка. Собственно, наши пятьдесят акров раньше были частью его фермы, а потом он продал участок людям, которые задумали соорудить на нем дом и кемпинг для туристов. Но кемпинг по-настоящему не проработал ни одного сезона. Новопостроенные дом и коттеджи восемь лет простояли под замком, пока все это не купили мы с Руди.

Насколько я понял, Джон Дэн обрадовался нашему появлению, предположив, что кемпинг наконец-то заработает и мигом обеспечит процветание маленькому приходу Данвеген. Этого не произошло, но Джон Дэн все равно проникся к нам симпатией. Вскоре я узнал его биографию. Он родился в большой семье — примерно дюжина братьев и сестер, обычное дело для этих мест. Он был одним из младших братьев и рано покинул родительский дом. Джон Дэн рассказал мне, что объездил весь мир, работал там и сям. В пятьдесят лет он вернулся на Кейп-Бретон, чтобы жениться, осесть и обзавестись детьми, и за последующие тридцать лет у него родился двадцать один ребенок. Я познакомился с Джоном Дэном, когда ему было примерно семьдесят пять лет. Уже при мне в его семействе появилось еще несколько малышей. Джона Дэна кормили рыболовецкий промысел, ферма и заготовка леса для целлюлозной фабрики. За свою долгую жизнь он накопил поразительный запас познаний и мудрости.

Я частенько видел его за работой в лесу. Однажды он прикреплял срубленное дерево к земле деревянными колышками. Ствол был уже очищен от веток, но не от коры. Джон Дэн сказал, что готовится строить дом для Руди, нужны столбы (он назвал их «круглый лес»).

— Что вы делаете, Джон Дэн? — спросил я.

— Готовлюсь к полнолунию. Оно будет дня через два.

Отвечая на мои вопросы, он говорил с певучим шотландским акцентом, типичным для этих мест.

— А какая связь между полнолунием и деревьями?

— Мне надо содрать кору, чтобы столб был очищен со всех сторон: полная луна вытянет из дерева весь сок на поверхность, и я вмиг сниму кору.

Я хотел сходить в лес и посмотреть, как Джон Дэн продолжит работу, но упустил момент. Когда через несколько дней я вернулся на то же самое место, там было сложено шесть-восемь готовых столбов, очищенных от коры.

В другой раз, прогуливаясь с ним в лесу, я задал ему вопрос:

— Хочу кое-что у вас спросить, Джон Дэн. Я приезжаю сюда уже несколько лет и замечаю: каждый год, 22 или 23 августа, случается сильный шторм. Почему?

— В этот день солнце пересекает черту.

— Черту?

— Да, черту. В этот день начинается осень.

Теперь я понимаю, что он имел в виду равноденствие, а под «чертой» подразумевал, должно быть, экватор. На Дальнем Севере кажется, что солнце сдвигается к экватору чуть раньше, чем мы привыкли видеть у себя в Нью-Йорке, южнее.

— И?

— В этот день солнце начинает слабеть, больше не мешает непогоде прорваться сюда с юго-востока.

Я не только был очарован природной поэтичностью его выражений, но и поневоле спросил себя: «Может, такие вещи положено знать каждому взрослому человеку?» Я-то вообще их не знал.

Однажды мы снова гуляли по лесу. Нам попалось большое дерево: ствол толстенный, крона высоко поднимается над пологом леса. Мы остановились, немного помолчали. Потом он сказал: «Вот, например, это дерево. Приедет из Нью-Йорка какой-нибудь миллионер, попробует его купить. Но даже у миллионера никаких денег не хватит».

Он немного помолчал, пока мы оба обдумывали его мысль.

— А вот, например, твои ребятишки. Пока они маленькие, но, наверно, уже завтра они приедут сюда на большой машине, — тут Джон Дэн взмахнул рукой, обводя окрестности, — а все это будет только сном.

С этими словами он повернулся ко мне спиной и ушел в лес, а я, потеряв дар речи, остался стоять.

Я общался не только с Джоном Дэном. Моим ближайшим соседом был Стэнли Макдональд, отец Стэнли Макдональд. Ангус Макклелан, владелец примерно ста акров рядом с моим участком, в свое время подарил Стэнли один акр, чтобы тот построил себе маленький домик прямо у воды. Место было красивое, и Стэнли в бытность приходским священником каждую неделю проводил там свои выходные. Он читаел запоем, у него, бесспорно, была самая лучшая домашняя библиотека на всем шоссе — лучше, чем у меня или у Руди. Он интересовался Юнгом и даже ездил в Швейцарию, где прошел летний курс обучения в Институте Юнга. Архиепископ Галифаксский ценил