Начали осматривать помещения. Появились болезненно худой Карелин и чернобородый Прошьян — члены Центрального комитета левых эсеров.

— Не затрудняйтесь, Феликс Эдмундович, — сказал Карелин, — не ищите Блюмкина. Мирбах убит по решению Цека партии левых эсеров...

— В таком случае объявляю вас арестованными! — едва сдерживая себя, проговорил Дзержинский. — Прошу следовать в мою машину. Если Попов откажется выдать вас, убью его как предателя...

Все вышли из домика, что стоял напротив штаба отряда. Прошьян и Карелин сделали несколько шагов к машине и вдруг бросились к штабу. В дверях мелькнула фигура Александровича, Дзержинский узнал еще Черепанова, Спиридонову — тоже членов Центрального комитета левых эсеров. Он пошел следом за Прошьяном и Карелиным, но они исчезли за дверью, около которой стоял часовой. Часовой не пропустил Дзержинского. Тогда Феликс Эдмундович обратился к матросам, толпившимся рядом:

— Вы знаете меня, товарищи?

Один ответил:

— Дзержинский, председатель ЧК.

— Да, председатель Всероссийской Чрезвычайной Комиссии. И приказываю вам содействовать аресту предателей.

Наступило растерянное молчание, затем тот же матрос сказал:

— В ту комнату, товарищ председатель, входить запрещено...

— Пройдите силой и арестуйте!

Из соседней комнаты вышел Саблин, одетый с иголочки: светлый костюм, бабочка у подбородка, белая сорочка. «Собрался весь Центральный комитет левых эсеров...» — подумал Дзержинский.

— Сдайте оружие! — потребовал Саблин.

— Позовите ко мне Попова! — не обратив внимания на слова Саблина, сказал Дзержинский.

Попов не вышел, но вместо него появился коренастый его помощник. Он подошел сзади, схватил Дзержинского за руки и обезоружил. Обезоружили и остальных, всех, кто приехал с Дзержинским.

Комнату заполнили матросы. Они молча наблюдали, не вмешиваясь и не выражая своего отношения к происходящему. Дзержинский снова обратился к ним, требуя оказать ему помощь. Матросы заколебались... Но тут вошла Мария Спиридонова, молодая женщина с гладко зачесанными черными волосами. Тонкие, плотно сжатые губы делали ее лицо строгим, как лик иконы.

— Большевики пошли вместе с Мирбахом... — начала она. А закончила тем, что попросила моряков разойтись.

Они подчинились.

В штаб вызвали шофера, который привез в отряд Дзержинского и его спутников. Вошел Александрович.

— Ты за кого? — спросил он шофера.

— За Советскую власть, товарищ Александрович.

— Еще раз спрашиваю: за кого ты?

— За Ленина.

— Еще за кого?

— За Дзержинского.

Александрович отвернулся от него.

— И этого туда же, — распорядился он и вышел из комнаты.

Всех, кто приехал с Дзержинским, отвели в пустую комнату на первом этаже и приставили караул. Феликс Эдмундович спросил шофера:

— Почему вы не уехали?

— Ждал вас, товарищ Дзержинский.

— Я слышал ваш разговор с Александровичем. Молодец!

Вскоре к дверям подошел матрос комендантского взвода и спросил:

— Кто здесь шофер Дзержинского? Поедем в ЧК.

Дзержинский тихо сказал:

— Поезжайте и сообщите обо всем Петерсу...

Уходя от машины, шофер на всякий случай вырвал провод зажигания и теперь, повозившись для виду в моторе, незаметно присоединил провод.

В машину набилось полным-полно вооруженных людей. Как только выехали в переулок, дорогу им преградил патруль. Матрос, тот, что вызывал шофера, назвал пароль, и машина тронулась дальше. Не доезжая до Кисельного переулка, шоферу приказали остановиться. Матрос увел людей в переулок, велел ждать его здесь. Но как только незваные пассажиры исчезли за углом, шофер включил мотор и дал полный газ.

На Лубянке, в Чрезвычайной Комиссии, он сразу побежал к Петерсу. Доложил о случившемся, сообщил пароль, которым пользуются левые эсеры.

Тем временем в отряд Попова привозили новых и новых людей. Ввели Смидовича, председателя Московского Совета. Он ехал в Сокольники на митинг, и его задержали на Мясницкой около почтамта.

Почтамт был уже захвачен мятежниками. Доставили командира полка Виглинского, члена коллегии ВЧК Лациса... Здесь было уже человек десять — двенадцать.

Время от времени в комнату врывались ликующие эсеры, сообщая самые невероятные новости. Зашел Попов. От него разило водкой. Пьяно улыбаясь, сказал:

— Я всегда выполнял ваши указания, товарищ Дзержинский. Но сейчас действую по решению моего Центрального комитета... Власть теперь в наших руках. В Москву прибыло две тысячи казаков из Воронежа. Теперь у нас шесть тысяч человек. За нами все Замоскворечье. Считайте, мы победили.

Лицо Дзержинского побледнело от ярости.

— Дайте мне ваш револьвер, Попов.

— Это зачем?

— Чтобы пустить вам пулю в лоб как предателю и негодяю!

Попов уставился на Дзержинского. Хмель сразу улетучился. Не найдя что ответить, Попов, потоптавшись на месте, вышел из комнаты.

Появился Черепанов. Светло-серые глаза его, словно лишенные зрачков, казались холодными, безжизненными.

— Ну вот, — потирая руки, обратился он к арестованным. — У вас была Октябрьская революция, а у нас теперь июльская. Мир сорван, Брестский договор превратился в ненужную бумажку. Вам с этим придется считаться...

— Вы провоцируете войну! — воскликнул Дзержинский. — Что вы станете делать, если немцы займут Москву?..

— Что будем делать? — с беззаботным видом переспросил Черепанов. — А ничего! Уйдем в подполье и станем вести партизанскую войну, как на Украине. Станем ожидать мировую революцию. Она не за горами...

— Это авантюризм! Вы ставите под угрозу судьбу революции!

Спор оборвал вбежавший Попов. С пьяной истеричностью он выкрикивал:

— Марию арестовали в Большом театре! Вместе с нашей фракцией. Вы теперь все заложники! За Марию Спиридонову снесу половину Лубянки, полтеатра, половину Кремля, если надо... Едем освобождать Марию!

Он выскочил из комнаты, скомандовал матросам:

— В ружье!

Послышался топот ног, грохот прикладов, рокот мотора. Затем все стихло — главарь мятежного отряда помчался выручать арестованную Марию Спиридонову.

Дзержинский сказал Черепанову:

— В таком случае, если нас объявили заложниками, вы должны немедленно меня расстрелять: Спиридонова арестована, и я первый буду требовать, чтобы ее не освобождали...

— Когда будет нужно, тогда и расстреляем, — холодно ответил Черепанов. — Сейчас мы — правящая партия.

Но «правящая партия» провалилась. Мятеж левых эсеров продолжался менее суток. Его никто не поддержал.

Граф Мирбах был убит около трех часов дня. В пять часов того же дня Совнарком поручил Николаю Подвойскому погасить восстание. К четырем часам утра войска начали сосредоточиваться на исходных позициях — у храма Христа-спасителя, на Страстной площади, а резервные части — на Арбатской.

В распоряжении Подвойского было всего семьсот двадцать штыков и двенадцать трехдюймовых орудий. Левые эсеры, по предварительным данным, имели около тысячи восьмисот пехотинцев — более чем двойное превосходство. И тем не менее решено было