Все это и следовало выяснить в германском посольстве, куда ехал Дзержинский.

В переулке перед посольским особняком уже стояли машины ЧК с оперативными сотрудниками. В дверях Дзержинского встретил лейтенант Миллер.

— Hу, что вы теперь скажете, господин Дзержинский? — с укором спросил он, провожая прибывших в зал, где только что был убит посол. Зал назывался Малиновым, по цвету атласных обоев. Около двери в полу был виден след взорвавшейся бомбы, всюду валялась осыпавшаяся штукатурка, еще стоял кислый запах пироксилина. Лейтенант Миллер сказал, что это произошло около трех часов дня. Террористы приехали несколько раньше — в обеденный перерыв — и минут двадцать ждали в приемной. Один был бородатый брюнет с лохматой шевелюрой, другой — повыше ростом, худощавый, в коричневом костюме и косоворотке. Брюнет был, видимо, главным. Он сказал, что они из Чрезвычайной Комиссии и хотят побеседовать с послом по делу, его интересующему. Разговаривал с ними советник Рицлер. Он сказал, что уполномочен вести переговоры на подобные темы. Но посетители хотели говорить только с графом, и советник пошел наверх, к Мирбаху.

— Они назвали свои фамилии? — спросил Дзержинский.

— Да. Брюнет представился Блюмкиным, второй — Андреевым.

— Не может быть! — вырвалось у председателя ВЧК.

Это мог быть кто угодно — монархист, кадет, английский диверсант, но не левый эсер Блюмкин, сотрудник Чрезвычайной Комиссии! Левые эсеры входили в правительство, поддерживали Советы, делили с большевиками власть, и вот... Не может быть!

— Но это так! — подтвердил Миллер. — Преступники оставили документы. Они прибыли в посольство по вашему распоряжению, господин Дзержинский.

Удостоверение было напечатано на бланке ВЧК, и Дзержинский прочитал:

«Всероссийская Чрезвычайная Комиссия уполномочивает ее члена Якова Блюмкина и представителя революционного трибунала Николая Андреева войти в переговоры с господином германским послом в Российской республике по поводу дела, имеющего непосредственное отношение к господину послу».

И подписи: «Председатель ВЧК Ф. Дзержинский, секретарь Ксенофонтов».

Подписи оказались поддельные. Но круглая печать на удостоверении была подлинной. Печать обычно хранилась у заместителя председателя ВЧК Александровича, тоже, кстати, левого эсера. Подозрение начинало переходить в уверенность. Покушение на посла Мирбаха — дело рук левых эсеров!

— Что было дальше? — спросил Дзержинский.

Дальше в Малиновый зал спустился посол Мирбах и предложил посетителям кресла. Все расположились у мраморного стола. С одной стороны — Блюмкин, с другой — немцы: граф Мирбах, советник Рицлер и лейтенант Миллер, который переводил разговор. Только Андреев почему-то сел в стороне, загородив креслом дверь.

Блюмкин открыл портфель, достал дело арестованного военнопленного Роберта Мирбаха. Он обвинялся в спекуляции старыми акциями национализированных предприятий.

— Через два дня предстоит суд над Робертом Мирбахом, — сказал Блюмкин. — Он утверждает, что вы, господин посол, — его дядя. Об этом сообщает также датский генеральный консул в Москве...

— Но у меня нет племянника Роберта, — возразил посол. Лицо его стало замкнутым, высокомерным.

Тогда Андреев сказал:

— Господину послу, возможно, интересно будет узнать, какие меры могут быть приняты в трибунале по отношению к его родственнику.

Вероятно, эти слова послужили сигналом к действию. Блюмкин торопливо полез в портфель, выхватил револьвер и выстрелил — сначала в Мирбаха, потом в Рицлера и Миллера. Но ни в кого не попал. Мирбах вскочил и бросился в соседнюю комнату. Андреев выстрелил вслед и бросил бомбу, выхваченную из портфеля.

Дальнейшее произошло в какие-то секунды. Террористы выбежали следом за Мирбахом и, увидев его распластанным на полу, бросились к распахнутому окну. Когда Миллер и Рицлер пришли в себя, они увидели убегавших преступников. Андреев успел уже перемахнуть через железную ограду, а Блюмкин, прихрамывая, только подбегал к забору. Лейтенант Миллер сделал несколько выстрелов, но промахнулся. Террористы вскочили в машину и умчались.

В то время, когда происходил этот разговор, помощник Дзержинского Беленький позвонил из посольства в отряд Попова, созданный для охраны и для выполнения оперативных заданий ЧК. Спросил, нет ли там Блюмкина. Сообщили, что Блюмкин был, но уехал в больницу. Беленький доложил об этом Дзержинскому.

— Я сомневаюсь, Феликс Эдмундович, что Блюмкин покинул отряд, — добавил помощник. — Скорее всего, он там и находится.

— Вполне вероятно. Командир отряда Попов тоже левый эсер. Где, как не у него, скрываться Блюмкину... В таком случае поедем туда, — решил Дзержинский.

По дороге обменивались впечатлениями.

— Со времен Азефа подобных провокаций еще не было, — сказал Дзержинский. — Трудно себе представить, каковы будут теперь последствия этой провокации; возможны любые, вплоть до войны, к которой мы, кстати говоря, не готовы... В подобной войне заинтересованы многие, не только монархисты или левые эсеры, но и сами немцы. Я говорю о наиболее агрессивных кругах Берлина. Вот послушайте: Брестский мир остановил немецкие дивизии на полдороге к Москве и Петрограду. А если бы не было перемирия? Кайзер смог бы захватить обе столицы и значительную часть России. Убийство Мирбаха может стать поводом для срыва Брестского мира, а стало быть — для расширения оккупации. Возникает вопрос: а что, если в германском посольстве есть люди, которые только играют роль неопытных конспираторов? Уж слишком по-детски они себя вели, те же Рицлер и Миллер...

Разговор не докончили. Замнаркома иностранных дел вышел из машины, и автомобиль Дзержинского свернул к Покровским воротам.

Отряд Попова занимал несколько одноэтажных домиков купеческого типа — каменных, под железными крышами, с низкими потолками. Только штаб находился в большом особняке.

В воротах потребовали пропуск. Дзержинский назвал себя, и машину пропустили. В помещении штаба их встретил Попов — молодой парень в матросской форме.

— Где Блюмкин? — не отвечая на приветствие, спросил Дзержинский.

— Уехал в больницу, товарищ Дзержинский, — ответил Попов. — Сел на извозчика и уехал. Повредил где-то ногу.

— А это что? Чья фуражка? Блюмкина? — спросил Дзержинский.

Попов смутился:

— Не могу знать...

Дзержинский потребовал вызвать людей, которые могли бы подтвердить отъезд Блюмкина. Пришел старшина отряда. Он подтвердил: да, действительно уехал в больницу.

— В какую?

— Не могу знать...

Вызвали постовых. Те вообще ничего не видели.

— Хорошо, — сказал Дзержинский. — Вы можете, Попов, дать честное слово революционера, что Блюмкина здесь нет?

— Даю честное слово, что не знаю, здесь ли он, — уклончиво ответил Попов.

В штабе теснились матросы, вооруженные кто чем — винтовками, кольтами, карабинами, перепоясанные пулеметными лентами. У многих на поясах рядом с гранатами были подвязаны новые, ненадеванные башмаки.