Научная романтика По начиналась как восходящая линия, но в кульминации она свернула и образовала петлю. Он прервал «прогресс» крахом, за которым последовал возвышенный пожар, а затем все началось сначала.

Более того, космология Эдгара По не преследовала атеизм. «Эврика» была в высшей степени теологическим текстом. В нем Бог представлен не просто как Творец, Управляющий и Хранитель Вселенной, но и как ее реальная и полная субстанция. Если все можно понимать как причину или следствие, то отдельной «первопричины» больше не существует – всё есть или является ее частью. По вписал Вселенную в пантеизм и неустойчивый материализм: материя переходит в состояния, напоминающие дух и разум, и все они вложены «в жизнь божественную». Ранее он оттачивал свои аналитические навыки, эмпатически проникая в мысли шахматной машины, бесчеловечных убийц, хитроумного министра и множества поэтов, романистов, ученых и философов. В «Эврике» он адаптировал свои мысли к уровню Бога и его творения. Разделяя божественные идеи, думая о космосе и вместе с ним, По понял, что он, Вселенная и Божество должны быть едины. Прозрения «Эврики» провели читателей через повторяющиеся процессы разделения, суждения и противопоставления – одновременно материального и ментального – лишь для того, чтобы воссоединить их с тем, что они видят.

«Эврика» представляла собой один из самых творческих, дерзких и идиосинкразических синтезов науки и эстетики в Америке девятнадцатого века. Фраза «Вселенная Звезд» (Universe Stars), написанная с заглавных букв, может навести на мысль о параллели с «Соединенными Штатами» (United States). Попытка автора установить баланс между индивидуальностью и единством, между равенством и различиями – его декларация взаимозависимости – может быть воспринята как подтверждение непреходящих противоречий его нации. Но если это аллегория Америки, то дорога, которую По видел впереди, колебалась между раем и адом, каким-то образом сохраняя в поле зрения и то, и другое – «идея, которой могут увлечься ангелы или демоны».

«Эврика» приберегла свою самую жесткую критику для современной науки. Хотя По компетентно и уважительно опирался на физику, астрономию и естественную историю, он начал с атаки на узость профессиональных «ученых людей». Плывя против течения научной специализации, эмпиризма и профессионализации, «Эврика» стала запоздалым вкладом в затмивший мир проект натурфилософии – поиск единой системы причин для всей природы. Отсюда и посвящение книги Александру фон Гумбольдту, чей многотомный «Космос» осмелился предложить всеобъемлющий и несвоевременный взгляд на все более разрозненные области науки.

По знал, что он поступал не по правилам, что он обречен: он признавал, что его книгу оценят только «те немногие, кто любит его и кого любит он», «те, кто чувствует, а не те, кто думает». Несмотря на свою убежденность в том, что его «Книга истин» «произведет революцию в мире физической и метафизической науки», он заявил: «Я хочу, чтобы после моей смерти эту работу оценили только как поэму». Он подозревал, что его литературная слава помешает завистливым критикам признать его научные идеи: «Поэт, создавший великую (под этим словом я подразумеваю результативную) поэму, должен быть осторожен, чтобы не отличиться в любой другой области литературы. В частности, пусть он не предпринимает никаких усилий в области науки – разве что анонимно или с целью терпеливо дождаться суждения потомков». «Эврика» была явно адресована читателям, которые найдут ее после его смерти.

Он убеждал своего редактора напечатать первый тираж в пятьдесят тысяч экземпляров, но Патнем согласился на пятьсот. Публикация встретила как похвалу, так и осуждение. Hunt’s Merchants’ Magazine назвал «Эврику» «поразительной работой, которую следует отнести к области поэзии или романтики», увидев «много истинного в грандиозной утопии Вселенной». Газета Уолта Уитмена Brooklyn Eagle отметила «новые и поразительные» мысли, а Натаниэль Уиллис поставил По в один ряд с Чалмерсом и ученым из Нью-Йоркского университета Джоном У. Дрейпером в современной «тенденции прояснять научные истины, обращаясь к чувству прекрасного». Газета Грили Tribune признала «смелость», с которой По «отбрасывает все прежние системы философов и теологов».

Теологи пришли в меньший восторг. Журнал New Church Repository, журнал под редакцией Джорджа Буша, дал сдержанный ответ: «Он называет свою работу поэмой, возможно, потому, что, как и мадам де Сталь, считает саму Вселенную скорее поэмой, чем машиной». Рецензия рекомендовала «Принципы философского дискурса о бесконечном» Сведенборга в качестве коррекции пантеистических тенденций По.

Студент-теолог Джон Х. Хопкинс, друг Марии Луизы Шью, встретился с По, чтобы попытаться отговорить его от ереси. В своей рецензии в The Literary World он беспокоился за душу каждого, кто прислушается к утверждениям «Эврики». Он протестовал против колебаний произведения между христианством, деизмом и политеизмом. Самое ужасное, заметил он, что «система пантеизма так или иначе вплетена в текстуру». Он считал, что книга – «бессмыслица, если не богохульство; очень возможно, что и то, и другое».

Под заголовком «Великий литературный крах» ехидный Томас Данн Инглиш сообщил об обрушении книжного стеллажа в издательстве Патнема: «Новый носильщик, еще не знакомый с удельным весом различных американских авторов, неосмотрительно навалил на эти полки всё издание новой поэмы По “Эврика”».

Кружащие научные вагоны

В «Эврике» По принимал научные факты в той мере, в какой они соответствовали действительности. Но простые факты никогда не заходили достаточно далеко: взятые сами по себе, они ограничивали знания узкой, разобщенной плоскостью. В наборе инструментов официальной науки, говорил он, интуиция и воображение заменились осторожным сочетанием дедукции и индукции, а общие взгляды и скачкообразные аналогии были запрещены.

Он также бросил вызов формирующейся институциональной инфраструктуре науки и авторитету, которым она наделяла небольшую, самоопределяющуюся группу экспертов. Газета Boston Journal, цитируя отчет о лекции в Morning Courier, саркастически заметила: «Мистер По уже великий человек. Если он установит эту теорию к удовлетворению ученых и философских астрономов, его величие не будет знать границ».

Однако многие ученые астрономы и другие профессиональные деятели американской науки в тот самый момент сознательно отворачивались от публики. После многолетних уговоров они создавали учреждения, в которых могли вести свои дела на безопасном расстоянии от вмешательств, спекуляций и надувательств толпы.

Как и планировалось годом ранее, в сентябре 1848 года бывшая ААГН собралась в Филадельфии. Теперь они называли себя Американской ассоциацией содействия развитию науки (ААСРН). Генри Дарвин Роджерс в составе комитета с Пирсом и Агассисом разработал устав: ассоциация будет собираться каждый год в новом городе под руководством избранного президента и должностных лиц. Членами могли стать все, кто связан с наукой, при условии, что они были выдвинуты одним из членов ассоциации и одобрены постоянным комитетом. В ААСРН войдут также женщины, в том числе наблюдательница комет Мария Митчелл. Членство будет зависеть