Заметив, что вояка отделяется от своего войска, Боджинг ринулся за ним. Тархтарин выкрикивал что-то воодушевляющее, вращал мечи и нещадно рубил ариман.

— Не дайте тархтарам помочь ему! — гаркнул Боджинг. — Окружайте их!

Аримийские воины, не жалея себя, ринулись на тархтар — эта битва должна увенчаться успехом. Боджинг с размаха атаковал вояку, оттесняя его от аримийского мечника. Тархтарин с рыком переключился на командира, неистово заколотил мечом по щиту противника. Боджинг едва удержался в седле, не ожидая такого натиска от старика. С трудом отведя щитом меч, командир выбросил в него дао. Но вояка увернулся, выгнулся в седле и с размаха рассёк шею коню Боджинга. Горячая кровь брызнула на лицо командира, конь встал на дыбы, сбрасывая хозяина. Изловчившись, Боджинг соскочил с бьющегося в агонии коня. Вояка не заставил себя ждать, спешившись, атаковал аримийца. Забрало полностью скрывало лицо тархтарина, лишь голубые глаза смотрели прямо в душу. Едва успевая отводить атаки, Боджинг старался уловить в движениях вояки слабое место. Каким бы умелым ни был воин, у каждого есть своя слабость. И у этого тархтарина она тоже была — он орудовал двумя мечами, словно мельница, а это изрядно изматывало. Укрываясь и отступая, Боджинг ждал. И вот череда выпадов тархтарина стала сбиваться, меч соскальзывал со щита, второй клинок и вовсе перестал атаковать, лишь блокировал аримийский дао. Не теряя времени, Боджинг толкнул противника щитом, пригнулся и во вращении поразил ноги тархтарина. Но соперник подпрыгнул, уходя от выпада, выбросил в него меч. Блокировав клинок, Боджинг ударил вояку щитом в голову. Шлем глухо ударился о землю, смоляные волосы рассыпались по плечам. Боджинг застыл на миг — перед ним стоял молодой парень, ещё моложе него самого.

— Не ожидал? — ухмыльнулся юноша.

Боджинг не знал языка тархтар, но понял смысл по издевательской усмешке. Незнакомец не собирался отступать, вновь атаковал аримана. Боджинг закрутился, отражая выпады, попятился, пытаясь осмотреться — расстановка сил изменилась. Тархтарские отряды действовали слаженно, не давая ариманам сомкнуть кольцо. Громовой глас, коему Боджинг изначально не придал значения, отдавал тархтарам команды, перестраивал их. Скудные нити дыма венчали острог, но пламени уже не было. Аримийские лучники либо лежали сражённые, либо бились на мечах; всадники подбирали раненых.

— Зихао! — крикнул Боджинг, отразив выпад противника. — Зихао!

— Что же ты так разволновался? — оскалился тархтарин, скрестив с ним мечи.

За спиной командира послышался стук копыт, знакомый голос окликнул:

— Господин!

Но Боджинг не оборачивался, буравя противника гневным взором, продолжая давить на меч. Отбросив щит, командир вцепился в золочёную застёжку тархтарского плаща. Глядя на соперника снизу-вверх, прошипел:

— Наша битва не закончена.

Отскочив от тархтарина, командир ударил себя в грудь.

— Боджинг, — сказал он, затем указал на вояку.

— Марун, — ответил противник.

— Мы ещё встретимся, — рыкнул командир, запрыгивая в седло к Зихао.

Разведчик выслал коня, увозя командира с поля битвы.

— Отступаем! — закричал Боджинг. — Отступаем! Все уходите! Лучники, прикрывайте!

Всадники устремились к пешим и раненым, ариманы отступали, оставляя острог. Дружинники бросились в погоню, но громовой глас воеводы заставил остановиться.

— Будет с них! — пробасил Гомон. — В лес сунетесь, в Маруновы ловушки угодите! Раненых в острог ведите!

Марун подошёл к восседающему на гнедом жеребце воеводе, вложил мечи в ножны.

— Они вернутся, — сказал наворопник.

— А как же? — рассмеялся Гомон. — Не ради потехи они к нам наведались, покамест не разобьют нас, не успокоятся… А ты хорош, сын Родославы, лихо придумал с подменой.

— Ладно тебе, — отмахнулся Марун. — Я лишь взор командира на себя отвёл, а всю работу ты со своими молодцами сделал.

Гомон нагнулся к нему, похлопал по плечу.

— Да даруют Боги тебе долгую жизнь, сынок, — улыбнулся воевода и, помолчав, добавил: — Идём в острог. Нам сейчас банька да пир надобны.

22. Нежданная встреча

Ровное дыхание коней, монотонное позвякивание ножен. Влажная земля гасила топот копыт; густая поросль и мгла опускающейся ночи укрывали воинов от чужих глаз. Всадник, что возглавлял отряд, внимательно всматривался в тропку, теряющуюся во тьме — хорошо бы сделать привал, ночью нетрудно заплутать. Но сердце сжималось в груди, дурное предчувствие не давало покоя. Натянув капюшон на лысую голову, воин всмотрелся в мелькающий меж крон лунный диск. Всего несколько часов назад они — тайная служба Катая — покинули Кинсай. Здешний воевода — Ставр — слыл на всю Тархтарию невиданной жадностью, но даже он при виде княжеской печати, скрипя зубами, выдал командиру отряда сорок коней. Вспоминая побелевшее от злости лицо, налитые кровью глаза Ставра, всадник ухмыльнулся.

«Это тебе ещё свезло, Ставр Богданович, — подумал командир. — Была бы с нами Родослава, ты не токмо конягами да хлебом поделился, мы бы ещё у тебя дня три пировали».

— Лют, — негромко позвал голос.

Лют натянул поводья, обернулся. Молодой соратник — Годка — поравнялся с ним, опасливо осмотрелся.

— Чуешь, Лют, — шепнул он, — гарью пахнет?

— Нет, — пожал плечами командир.

— Пахнет, — повторил Годка.

Лют всмотрелся в блеск его глаз, в расширившийся зрачок.

— Ты пробудил волка? — нахмурился он.

Годка опустил капюшон, являя командиру волчью шкуру, покрывающую голову и спину.

— Ты решил идти ночью, — прошептал воин. — Человек ночью лес не пройдёт. Посему я пробудил волка. Коли потеряю себя, вы меня заломаете.

— Как же? — скривился Лют, отчего шрамы на лице стали ещё грубее. — Гарь, говоришь? Где?

Годка закрыл глаза, вслушался. Вытянув руку, указал в направлении удаляющейся тропы.

— Там… гласы слышу… крики… Бой. Ожесточённый бой да треск поленьев.

— Там токмо Полозов, боле нет ничего, — зашептали соратники.

— Надобно искать другую тропу, — заключил Лют. — Спешивайтесь. Годка, ищи.

— Что же, мы Полозов в беде оставим? — воспротивились наворопники.

— Да, — осёк Лют, спрыгнув на землю. — Жизнь Родославы ценней Полозова.

Воины переглянулись, зашептались, приходя к тому, что Лют прав. Спешившись, вытянулись в ряд, канули один за другим в шелестящем мареве леса. Годка принюхивался, вслушивался, вёл братьев к Кийскому острогу. Там, за спиной, меж могучих стволов мелькало зарево горящего речного порта. Неважно. К острогу. К Родославе. Но Годка вдруг остановился, как вкопанный, прислушался, закрыв глаза.

— Мы не обойдём бой… войско слишком велико… слишком. На нас идёт сотня, никак от неё не схоронимся.

— Сотня, — шепнул Лют. — Без потерь не пройдём. А Родославе мы все надобны.

Воины настороженно посмотрели на него, но не проронили ни слова.

— Вы верно поняли, братья, — прохрипел Лют. — Доставайте шкуры, пробуждайте волков.

Десять мужчин неспешно вытянули из седельных сумок волчьи шкуры, сбросили с