можно говорить только с точки зрения абсолютной трансцендентности. Кьеркегор сказал бы, что у Фрейда все еще была гордыня, что ему не хватало сознания действительно анализируемого человека, что он не до конца прошел свое ученичество в школе тревог. В понимании Кьеркегора о человеке проект causa sui является отражением эдипова комплекса, и чтобы быть человеком, нужно полностью отказаться от него. С этой точки зрения Фрейд все еще не проанализировал свой эдипов комплекс, независимо от того, насколько он и ранние психоаналитики гордились тем, что они это сделали. Он не мог эмоционально подчиниться власти или концептуально – трансцендентному измерению. Он все еще жил полностью в измерении видимого мира и был ограничен тем, что было возможно только в этом измерении; следовательно, все его значения должны были исходить из этого измерения.

У Кьеркегора была своя формула того, что значит быть человеком. Он изложил ее в той же превосходной работе, где описывает «рыцаря веры»4. Эта фигура – человек, живущий верой, отдавший смысл жизни своему Создателю и существующий на его энергии. Он без жалоб принимает то, что происходит в этом видимом измерении, проживает свою жизнь как обязанность, без колебаний встречая смерть. Никакая мелочь не мала настолько, чтобы угрожать его значениям; никакая задача не пугает настолько, чтобы выйти за рамки его мужества. Он полностью существует в мире на условиях мира, но находится полностью вне мира в своем доверии к невидимому измерению. Это очень старый идеал пиетизма, которым жили родители Канта. Великая сила такого идеала состоит в том, что он позволяет быть открытым, щедрым, смелым, касаться жизни других, обогащать их и в свою очередь открывать их. Поскольку у рыцаря веры нет страха перед жизнью и смертью, который он мог бы переложить на других, он не заставляет их замыкаться в себе, не принуждает их и не манипулирует ими. Таким образом, рыцарь веры представляет то, что мы могли бы назвать идеалом психического здоровья, Непрерывную открытость жизни вне «смертельных мучений страха».

В этих абстрактных терминах идеал рыцаря веры, безусловно, является одним из самых прекрасных и сложных идеалов, когда-либо выдвинутых человеком. В той или иной форме он содержится в большинстве религий, хотя, я думаю, никто не описывал его подробно с таким талантом как Кьеркегор. Как и все идеалы, это творческая иллюзия, предназначенная для того, чтобы воодушевлять людей, а воодушевлять людей – не самая простая задача. Как сказал Кьеркегор, вера – самая трудная вещь; он поставил себя между убеждением и верой, будучи не в состоянии совершить прыжок. Прыжок, в конце концов, не зависит от человека – вот в чем проблема: вера – это вопрос благодати. Как позже сказал Тиллих: религия – это сначала открытая рука, чтобы получать дары (благодать), а затем закрытая рука, чтобы давать их. Нельзя раздавать дары рыцаря веры, пока какое-то Высшее Величество не нарекло тебя рыцарем. Дело в том, что если мы возьмем жизнь Кьеркегора как верующего христианина и противопоставим ее Фрейду как агностику, то никакого баланса не будет. Кто скажет, кто из них больше заставлял окружающих сжиматься или позволял им раскрыться? Для каждого недостатка, на который мы можем указать у Фрейда, найдется соответствующий у Кьеркегора. Если можно сказать, что Фрейд допустил ошибку на стороне видимого, так же можно утверждать, что Кьеркегор допустил ошибку на стороне невидимого. Он отвернулся от жизни частично из-за страха перед ней, ему легче было принять смерть, потому что он потерпел неудачу в жизни; его собственная жизнь была не добровольной жертвой, а жертвой, сделанной из жалости. Он не жил в категориях, в которых мыслил5.

Я говорю о некоторых из несомненных гигантов в истории человечества только для того, чтобы сказать, что в игре жизни и смерти никто не стоит выше других, только если это не настоящий святой. Можно лишь сделать вывод, что сама по себе святость – это вопрос благодати, а не человеческих усилий. Я хочу сказать, что для человека не все возможно. Как выбрать между плотскостью религиозной и научной? Максимум, чего можно достичь – это определенной расслабленности, открытости опыту, которая делает его менее обременительным для других. И многое из этого зависит от того, сколько у выбирающего талантов, и насколько даймон движет им. Проще возложить легкое бремя, чем тяжелое. Как может человек создать систему мышления из всех своих жизненных энергий, как это сделал Фрейд, систему, целиком направленную на проблемы этого мира, а затем просто отдать ее ради мира невидимого? Как, другими словами, можно быть святым и при этом организовывать научные движения всемирно-исторического значения? Как можно положиться на Бога и отдать все Ему, и все еще стоять на собственных ногах, подобно человеку, охваченному земными страстями? Это не риторические вопросы, это реальные вопросы, которые направлены прямо в сердце проблемы, о которой, как знал мудрый Уильям Джеймс, никто ничего не может удовлетворительно посоветовать. Все это переполнено двусмысленностью, которую невозможно решить. Как сказал Джеймс, каждый человек обобщает целый ряд очень личных переживаний, так что его жизнь является уникальной проблемой, требующей абсолютно индивидуальных решений. Кьеркегор сказал то же самое, когда ответил тем, кто возражал против его образа жизни: он сказал, что уникален, потому что был именно таковым, какой нужен для его жизни. Его вывод прост и всеобъемлющ.

Джеймс, опять же, знал, как трудно жить в обоих мирах, видимом и невидимом. Один мир всегда тянет нас от другого. Одна из любимых заповедей Джеймса, которую он часто повторял, была: «Сын человеческий, встань на ноги свои, чтобы я мог говорить с тобой». Если люди слишком сильно полагаются на Бога, они не достигают своими силами того, что им нужно в этом мире. Для того, чтобы что-то сделать, помимо всего прочего, нужно прежде всего быть человеком. Это ставит под сомнение весь великолепный идеал святости, потому что есть много способов быть хорошим человеком. Был ли Норман Бетьюн менее святым, чем Винсент де Поль? Это, я полагаю, еще один способ сказать, что в этом мире каждый организм живет, чтобы быть поглощенным его собственными энергиями; и те, кто поглощен наиболее безжалостно, горят самым ярким пламенем, и, кажется, лучше всего служат целям природы, когда дело доходит до выполнения чего-либо на этой планете. Есть и другой способ – следуя Ранку – говорить о приоритете «иррациональной» жизненной силы, использующей организменные формы лишь для того, чтобы потреблять их.

Невозможный героизм

В свете всей этой двусмысленности мы можем с пониманием