7. Вершины и пропасти

Фогарта Сой-рон, на границе между Восточным и Южным Лоргинариумом

Просыпалась Фогарта с трудом: то выплывала из забытья, то погружалась обратно, точно пытаясь выдраться из болота. Голова не болела, но была какой-то тяжёлой, мутной. Во рту стоял кислый привкус, как после изнурительной лихорадки, а ресницы слиплись, точно от слёз. Беспощадное солнце то с укоризной светило в глаза, то снова исчезало… Когда она очнулась окончательно, то было уже за полдень. Вчерашние огромные костры угасли, оставив выжженные чёрные пятна; пламя жило только в походных очагах – кольцах, выложенных камнями, где готовилась еда или варились лекарственные составы.

Лежала Фог на тёплом плаще у бревна, на котором они вчера сидели у огня, а ещё один зелёный плащ, попроще, был натянут на две склонённые рогатины так, чтоб прикрывать её от солнца. Неподалёку горел маленький костёр; рядом, на траве, стоял горшок, прикрытой крышкой, рядом лежал свёрток, а чуть дальше сидел, скрестив ноги на ишмиратский манер, молодой мужчина-кьярчи в ярких чёрно-синих одеждах.

«Тарри, – вспомнила Фог, приподнимаясь на локте и отчаянно зевая. – Его зовут Тарри-Трещотка».

Тот, словно подслушав её мысли, вскинул голову и широко улыбнулся.

– Проснулась? – подскочил он, ловко наполнил чашу вязким отваром, прихватил свёрток и присел на корточки рядом с Фог. – Как ты, голова не болит? Ух, ну ты и плясала вчера! А как небо-то подпалила, ух! Я такое уважаю. Если голова болит и горло сушит, то вот, выпей.

Она механически направила было морт к чаше, чтобы проверить состав отвара, а потом узнала запах – и улыбнулась:

– Вам учитель мой, что ли, подсказал рецепт?

– Алар-то? Он самый, – усмехнулся Тарри. – А ты-то откуда знаешь?

– Так я его с двенадцати лет варю, – рассеянно призналась Фогарта. – Для учителя. И такой состав, и другие разные, рецептов много. А то он иногда уйдёт с Дёраном-сказителем прогуляться, а возвращается только дня через три… Вот только я не думала, что этот отвар когда-то понадобится мне самой.

Стало грустно; вот только печалиться долго Тарри не дал и подтолкнул к ней чашу.

– Ты пей, пей. И вот, тут свежие лепёшки, сыр, травы пряные… Варенья хочешь? Есть и варенье, сладкое-сладкое, из спелых ягод, только вот до телеги сбегать надо.

Ей казалось, что аппетита не будет, но после нескольких глотков отвара она ощутила голод и с удовольствием съела несколько лепёшек и немного сыра. Вчерашний вечер постепенно оживал в памяти – и выходка Мирры, и пляски у костра… и откровения Сидше, от которых было очень, очень больно.

– А… – начала было она, и Тарри понимающе закивал.

– С тобой просидел твой капитан, до самого утра, поди. Видно, сон сторожил… И я тебе скажу кое-что, ясноглазая дева, и не сердись уж, если не в своё дело лезу, – продолжил он неожиданно, понизив голос. – Но ты его береги.

– Сидше? – удивилась она.

– Его, – вздохнул Тарри. Подумал, стащил кусок лепёшки из свёртка, макнул в отвар, прикусил, скривился. – Таких, как он, очень любит Аю-Насмешник; а за теми, кого любит, он следит ой как пристально – и знай себе им судьбу наизнанку выкручивает для пущей потехи. Уж я-то знаю; я сам из таких, но сызмальства понял, как беды избежать: всего-то и надо, что первому начудить, развеселить Аю-Насмешника. Но то я; а капитан-то твой – человек печальный и серьёзный, хоть по нему так сразу и не скажешь.

Фог стало зябко; она обхватила ладонями чашу с еле тёплым отваром и спросила тихо:

– Если и так, то что я против вашего весёлого бога сделать смогу?

– Да просто будь рядом, – подмигнул ей Тарри и закинул остатки лепёшки в рот. – Потому что, когда ты есть, ни на кого другого смотреть уже невозможно. Даже и Аю-Насмешнику.

После этого он резко переменил тему и проболтал о чём-то необременительном почти целый час, пока не явилась направленная Телором дружинница и не сообщила, что скоро-де будут выдвигаться. «Скоро» это изрядно растянулось: покуда отыскали Кальва, прикорнувшего в кустах поодаль, покуда прибрали по обычаю погребальные костры, пересчитались между собой, выкликали по округе потерявшихся и заспавшихся, решили, кто за кем едет… Быстрей всего управились с делами люди Мирры – сноровисто, ловко, перебрасываясь едкими, безжалостными шутками и ненавязчиво помогая друг другу. Сам же наместник юга выглядел ещё более злым, чем обычно. Он стоял, скрестив руки на груди, и глядел на собственного гурна с такой ненавистью, что Фогарта на месте бедного животного давно бы дала дёру.

«Не протрезвел, что ли? – догадалась она вдруг, вспомнив слова Эсхейд о том, что пьяный Мирра от трезвого отличается только тем, что не может в седло влезть, не свалившись. – Или с похмелья… Может, помочь?»

Но пока она размышляла, не оскорбительным ли будет такое предложить, мимо стремительным шагом прошёл Телор. Почти прошёл, точнее, а затем скользнул по Мирре взглядом – и запнулся на ходу; приблизился к нему, ухватил по-отечески за ухо и повёл куда-то в сторону, с укоризной выговаривая вполголоса:

– Сколько раз тебе твердить: воин и правитель должен думать наперёд, радеть о своём теле и о духе, дурным страстям необдуманно не поддаваться…

– Так я подумал! – ответил Мирра голосом, исполненным достоинства, схлопотал немилосердный подзатыльник и был утащен в заросли, с глаз долой.

«Будет лечить похмелье, – поняла Фог. – И воспитывать. Причём подальше от дружины, чтоб Мирра мог сохранить лицо».

После этого она зауважала Телора ещё больше.

Ей самой не нужно было собираться: все вещи помещались в сундук и, собственно, там и лежали. Со скуки она обошла по кругу лагерь в поисках знакомых лиц; не нашла ни Сидше, ни людей из его команды, ни Сэрима… зато, к своему удивлению, наткнулась на Иаллама, который угрюмо сидел на склоне, подставив солнцу веснушчатый нос – и, очевидно, предавался невесёлым мыслям.

– Грустишь? – спросила она, осторожно присаживаясь рядом. – Привет.

Иаллам, судя по выражению лица, собирался возмутиться вслух, но передумал и вяло кивнул:

– Да и есть отчего…

Фог придвинулась чуть ближе, подтягивая колени к подбородку; по правде говоря, сидеть здесь, на припёке, пока лёгкий ветер ласково перебирал волосы на затылке, было очень хорошо – спешить никуда не хотелось, а вспоминать о трудностях и горестях, которые поджидали впереди, и тем более.

– А расскажи, – тихо попросила она. – Я никому тебя не выдам.

Иаллам посмотрел на неё и фыркнул:

– Смешная ты… Ладно, слушай. И гляди, – добавил он и, поколебавшись, вытащил откуда-то из рукава маленький, в две ладони величиной, изящный кинжал с багряной рукоятью. – Знаешь, что это такое?