дня они проехали без отдыха; затем тхарги утомились, и пришлось остановиться. Следующий же привал устроили в нескольких часах пути от Ашраба. Киар, почти уже полностью освоившийся с возвращёнными силами, возвёл из песка несколько больших шатров и охладил в них воздух… Конечно, небольшого перерыва вряд ли бы хватило, чтобы отдохнуть, но врываться в город, не отдышавшись даже, после долгой и изнурительной дороги, было бы совсем неразумно.

– Других отсыпаться гонишь, а сам-то что? – спросила Тайра негромко. – Тс-с, сиди-сиди, куда ты подрываешься… Рейну-то с подружкой я спать насилу уложила, они всё рвались пользу приносить и добро причинять. Гляжу, и ты такой же?

Недавно миновала полночь; до рассвета было ещё долго, однако небо на востоке начало уже немного светлеть, а чернильно-чёрная темнота посерела, поредела, точно её развели водой. Сменился ветер. Тайра, окончательно сменившая вдовьи пустынные одежды на обычный чёрно-синий наряд кьярчи, стояла, скрестив руки на груди, и глядела в сторону Ашраба – россыпи перемигивающихся огней во мраке.

Огней и дымов.

– А сама-то? – улыбнулся Алар, сдвигая окулюс вверх, на макушку, чтоб он удерживал волосы по обе стороны от лица, как обруч. – Чего не прилегла отдохнуть?

– Да что-то не спится…

Помявшись, она села рядом, подгибая ноги под себя. Повеяло сухими травами – горькими стебельками, сладкими цветами, чем-то острым, щекочущим, как взвар, который делала вайна; странный запах, приятный, но совершенно чуждый для пустыни. От гибкого тела исходил жар, живой и волнующий; в сумраке очертания профиля казались нечёткими.

Алар сглотнул и перевёл взгляд на тревожно мерцающие огни Города Ста Чудес.

– Я сообразить пытаюсь, с какой стороны лучше войти в Ашраб и где может ждать засада, – произнёс он, чтоб заполнить неудобную, вязкую тишину. Лагерь спал: и люди Ачира, и всадники-арафи, и даже часовой, которого Алар с четверть часа назад отправил отдыхать. – Отсюда много не разглядишь, окулюс слишком слабый… Но хоть видно, где расположились воины, вооружённые морт-клинками. И киморты. – Он поморщился. – Один киморт сейчас в храме, если я понял верно; думаю, что это союзник жрицы Унны. Ещё один у северной стены, но его почти не видно: либо он болен, либо одурманен, либо скрывается. И шестеро собрались в одном месте, неподалёку от храма; морт у них неровная, мерцающая – думаю, это рабы Радхаба… В город, скорее всего, мы войдём беспрепятственно, а вот дальше будет сложнее.

Тайра выслушала его молча и кивнула – еле заметно, словно даже на такое простое движение сил не хватало.

– Мы пройдём прямо через ворота, только укроем отряд миражом… или стражу одурманим, по обстоятельствам, – продолжил он, вспомнив, как Дёран утром рассказывал, какими уловками пользовался, чтоб морочить головы дружинникам лорги. – Главное – успеть до рассвета и не дать ни Радхабу казнить пленников, ни Вещей Госпоже – выйти к нему и подставить шею под удар… Ты слушаешь?

– Нет, – честно ответила Тайра. Поёрзала на месте, затем сказала очень тихо: – Ты просил дать тебе время на раздумья. Но я ведь не слепая. Да и не дура тоже… Ты сейчас ни на одну женщину не смотришь, как на меня, а целовал-то… Так не целуют те, кто сомневается. И, может, я с мужчиной постель и не делила, зато и роды уже не раз принимала, и на ножах до смерти дралась. Жизнь я знаю. Я не высокоумная неженка, которая свою невинность единственным достоинством почитает, если что не сложится, горевать, не буду, но ты… ты один такой, кому я отдаться хочу, и верить всему, что ты говоришь, и рядом быть. С самого первого дня… Ты такой один, – повторила она и вовсе еле слышно.

Дышать отчего-то стало тяжело.

– Тайра… – у него сел голос.

– Не тайрай мне тут, – отозвалась она ворчливо. И глянула в упор. – Так что же? Я тебя люблю, да и ты ко мне тянешься. Ты не трус; попусту не сомневаешься никогда, не колеблешься… Чего кругами-то ходить?

Его кинуло в жар; было правильное время, чтоб повернуться словно невзначай, приобнять, привлечь к себе, поцеловать в угол рта, в шею… Но злая, колючая звезда спутника висела над плечом – вечное напоминание о том, как всё может рухнуть в одно мгновение.

Перемениться.

– Если я верну себе память, то всё может стать иначе, – сказал он честно и горько. – И я буду совсем другим; не знаю, что стану чувствовать и как поступлю. Может так статься, что причиню тебе боль, и…

А Тайра рассмеялась вдруг – хрипло, прерывисто, потряхивая головой, точно воду из ушей пыталась выбить.

– Ну и дурной ты, эстра… Алар, – позвала она нежно, и он вздрогнул, словно ему горячими пальцами провели по спине. – А говоришь, что ваше племя не забывает ничего. Когда ты с той злющей бабой дрался, ты ведь себя уже вернул, да? Пусть бы и ненадолго?

У него горло перехватило.

– Да.

Тайра подняла на него взгляд; в тёмных глазах отражались далёкие огни – не то звёзды, не то пожары Ашраба.

– Так вот, когда это было, ты на меня посмотрел, дурень. И улыбнулся – вот так.

Она улыбнулась, светло и спокойно – как простым попутчикам не улыбаются; так, что сердце пропустило удар – а в следующее мгновение Алар уже целовал её, прижимая к остывшему за ночь песку, и это было очень, очень хорошо. Морт стекалась со всех сторон – как дождь, как ручьи, как полноводные реки; изменчивая и послушная его воле, она мягко касалась Тайры – сразу везде, как множество невидимых ладоней, и ласкала, и проникала внутрь, распаляя жар. Шнуровка на рубахе ослабла – и у него, и неё тоже…

…а потом Тайра вдруг упёрлась ему руками в грудь – и оттолкнула.

Он отстранился медленно и недоверчиво, ощущая себя пьяным:

– Что… такое?

Язык слушался с трудом. А Тайра – разрумянившаяся, пышущая жаром, жаждущая – расхохоталась и стукнула его кулаком по плечу:

– Моя очередь тебя терзать, слышишь? – уставилась она на него широко распахнутыми глазами, тяжело дыша. – Ты, того… победи там всех – тогда отдамся. Ишь, сильномогучий эстра!

И, рассмеявшись снова, вывернулась из объятий – и убежала.

Алар выпрямился и сел – с изрядным трудом; потом усмехнулся.

– Да, так меня, кажется, ещё не отвергали, – пробормотал он. – Даже, пожалуй, и в прошлой жизни.

Лагерь должен был пробудиться через час; значит, оставалось время, чтобы решить известное затруднение – то, с которым хоть киморты, хоть эстры, хоть простые люди справляются одинаково.

Пусть за время остановки Алар единственный из всех не сомкнул глаз, чувствовал он себя бодро