В отличие от меня, Джаред спал крепко, но я подозревала, что это было благодаря всему, что мы сделали, когда вернулись домой из оперы. Три раза он занимался со мной любовью. Первый раз был милым – извинение за то, как он себя вел. Второй – гарантия того, что я желанна. Третий, медленный и незаконченный – он так и не достиг кульминации, хотя позаботился о том, чтобы это сделала я, – обещание, что нам не будет конца, как не было тогда для него.

Когда утро просочилось сквозь края занавесок, я перестала пытаться заснуть и наслаждалась нетронутым спокойствием рассвета. Повернувшись на бок, я рассматривала профиль Джареда, густые ресницы, задевающие его острые скулы, пряди цвета жженого кофе, хаотично спадающие на лоб, его полные губы, приоткрывшиеся в умиротворении.

Я хотела просыпаться так каждый день своей бессмертной жизни, но это желание было лишь несбыточной мечтой.

Как. Несправедливо.

Одна мысль пронеслась у меня в голове и разрушила мою скромную вечеринку страданий. Если он мог заглянуть внутрь гильдии, то смог бы и войти в нее. План не идеальный, но, если бы я вознеслась, возможно, я смогла бы убедить архангелов нарушить их столетнее правило не покидать Элизиум. В пределах гильдий я бы не удивила ни одного смертного. Волнение начало затягивать все маленькие трещинки, испещрившие мое сердце.

– Джаред, – прошептала я.

Он пошевелился, но глаза не открыл.

– Джаред? – попробовала я еще раз.

– М-м-м, – его ресницы все еще не поднялись, но его рука потянулась и обняла меня за талию.

– Ты входил в гильдию?

На этот раз его веки приподнялись, и он уставился на меня.

– Мне только что пришла в голову идея. Это решило бынашу проблему, хоть и не идеально. Я надеюсь, что если ты можешь заглянуть внутрь гильдии, то, возможно, сможешь войти внутрь.

Его губы поджались.

– Я не смог переступить порог.

Моя слабая надежда лопнула, как пузырь шампанского, и мое сердце снова затрещало.

– Тем не менее я рад слышать, что ты рассматриваешь возможность завершения своих крыльев, – пробормотал он.

– Я не рассматриваю и не завершаю их, если это означает, что они нас разделят, – мои слова гремели, тяжелые, как камни.

– Перышко…

– Нет.

Джаред вздохнул.

– Мы больше никогда не будем об этом говорить, хорошо? – прохрипела я.

Ему потребовалось много времени, чтобы сформулировать ответ, но в конце концов я получила то, что хотела:

– Хорошо.

Он притянул меня ближе, а затем еще ближе – сначала его язык скользнул внутрь меня, а затем его твердый стержень. Приподняв мою ногу, чтобы она легла на его бедро, он вошел глубже, установив размеренный ритм, который ускорил биение в моей груди.

Жар нарастал и клубился, как блестящий дым, по всему моему телу. Я посмотрела на него, а он посмотрел прямо на меня. И этот контакт стал более интимным, чем в любом другом месте, соединяющим наши тела. Чернота его зрачков и карие радужки, казалось, смешивались и кружились, когда он входил глубже, отступал и снова входил. Пропасть наслаждения приближалась, и я смяла пальцами шелковые простыни, чтобы удержаться на краю этой пропасти, пока он не будет готов упасть вместе со мной.

– Перышко, – прохрипел он.

Мои пальцы разжались, и я полетела вниз.

И он полетел вслед за мной.

* * *

Мы не вылезали из нашего шелкового гнездышка почти час, и я бы осталась на весь день, если бы Джаред не напомнил мне о своих встречах и моей частной экскурсии по Версалю.

– Я бы хотела, чтобы ты пошел со мной, – сказала я, надевая пару облегающих черных брюк, которые скользили по глянцевым половицам его гардеробной, несмотря на мои высокие каблуки. В результате мои ноги выглядели почти такими же длинными, как у Петры.

Как бы я хотела забыть о ней…

Застегнув изумрудные серьги, я заправила в брюки простую белую футболку. Я очень редко носила брюки, поскольку была убеждена, что юбки лучше всего подходят для моей фигуры. Но именно эти заставили меня пересмотреть свои предпочтения.

Джаред подошел сзади и обвил руками мою талию. Несмотря на мои высокие каблуки, он все равно нависал надо мной. Рассматривая наше отражение в полный рост в зеркале, прислоненном к стене его огромного шкафа, он сказал:

– Я не могу позволить тебе выйти из дома в таком виде. – Когда я нахмурилась, он добавил: – Французским мужчинам нельзя доверять.

Я покачала головой, и свет от лампы, заливавший нас, заставил мои волосы засиять, как закат, – оранжевым, розовым и золотым.

– Я выгляжу так, как будто собираюсь на работу.

– На самом деле ты выглядишь так, будто собираешься вернуться в мою постель.

Прежде чем я успела закатить глаза, он перекинул меня через плечо. Смеясь, я шлепнула его по спине.

– Отпусти меня, ты, сексуальный маньяк.

Он действительно отпустил меня. На свою кровать. А потом снял с моего тела все, кроме сережек.

Глава 54

Несколько часов спустя я шла по залу с зеркалами, сочетающимися со сводчатыми французскими дверями, расположенными напротив них. Отраженный свет заставлял Зеркальную галерею светиться не хуже, чем ангельские потоки.

Селеста топала в своих черных ботинках рядом со мной, попеременно разглядывая нашего гида – историка с копной седых волос и множеством увлекательных рассказов о дворце, – Амира, который следовал за нами, словно тень, и роскошные фрески на потолке.

Когда я пришла в гильдию, чтобы узнать, свободна ли она, Селеста заворчала и накрыла голову подушкой, говоря, что ей нужно больше спать. Но потом я упомянула, что мы будем только вдвоем, и она выскочила из постели, как кукурузное зернышко на раскаленной сковороде.

– Ашер сказал мне, что один из Семерых жил здесь, – прошептала подруга, когда мы шли следом за экскурсоводом. – До революции. Хотя я не уверена, какой именно.

Несмотря на то, что я выросла среди бессмертных – Офан Мира родилась во времена Ренессанса, а Офан Грир в фургоне, направлявшемся на запад по Орегонской тропе[69], – меня никогда не переставало удивлять, что кто-то на вид молодой на самом деле был старцем.

– Ты когда-нибудь задумывалась, насколько изменится мир, когда ты вернешься через столетие? – пробормотала я Селесте.

Она вздохнула:

– Да, но потом я достаю их, – ее пурпурные крылья появились из-под белой майки в рубчик сзади. – Взгляни на них хорошенько. Я должна думать десятилетиями, а не столетиями.

– Селеста, – мягко упрекнула я. – Избавься от своего пессимизма. Если ты искренне чего-то хочешь,