Шрифт:
Закладка:
Он рассказывает ей о писателях, которые взлетели на вершину успеха, но вскорости были забыты.
“Если через пятьдесят лет будут читать твои книги, и всё, что выйдет из-под твоего пера, будет актуальным, – тогда будет ясно, что речь идет о большом писателе. Таким вот масштабом измеряется величие писателя”.
У головокружительного успеха – разные лики. К поздравлениям присоединяются укоры, уколы, откровенные нападки. Доктор Нехама Лейбовиц, преподаватель ТАНАХа, к которой Наоми относится с большим уважением, не забыла отличницу из кибуца Мишмар Аэмек, которая занималась у нее до войны за Независимость в еврейском университете на горе Скопус в Иерусалиме. Она была уверена, что студентка станет религиозной женщиной. Встретив Наоми в банке, она стала ее публично распекать:
“Что ты сделала из этих марксистов, Наоми? Что ты сделала из этих преступников? Что вдруг немец-коммунист занимает такое уважаемое место в романе? Из книги твоей возникает впечатление, что лишь благодаря германскому рабочему движению преуспел сионизм! На тебя повлияли марксистские понятия, ты идеализировала рабочих”.
Из окошек банка высунулись служащие. Посетители обступили их и сверлили Наоми взглядами, полными неприязни. Преподавательница прямо кипела от негодования. И Наоми понимала причины этого гнева. Образ коммуниста Отто, владельца газетного киоска, вызывал у читателей симпатию. А его высказывания типа – “Евреи и нацисты вместе… В мире есть только два сорта людей – буржуи и пролетарии” – повышали у преподавательницы давление.
В кибуц позвонила секретарша министра юстиции Пинхаса Розена. Она передала Наоми просьбу министра – приглашение пообедать с ним в Иерусалиме. Наоми извинилась, что не сможет ответить на приглашение, даже если пришлют за ней автомобиль министра. Она – кормящая мать.
“Если так, – сказал министр, – завтра утром я сам приеду к вам”.
Когда он был ребенком, его родители-ортодоксы оставили Венгрию и перебрались в Германию. Он сталкивался с немецким ассимилированным еврейством, и хочет поговорить с автором романа, столь приковавшего его внимание.
По кибуцу Бейт Альфа разнеслась весть о приезде министра. Это же такая честь принимать в гости члена правительства, которого так почитает израильская общественность.
Цветы, печенье, фрукты, напитки, угощение за угощением несут в ее квартиру.
Но все церемонии оставлены. В доме только они вдвоем. У министра Пинхаса Розена к ней возникают отцовские чувства. Он усаживается в кресло, выпрямив спину, и сразу же приступает к делу.
“Я сейчас еду гостиницу “Волны Кинерета”. Если бы вы присоединились ко мне, я был бы рад. Мне надо поделиться с вами многим”.
“Но я кормлю ребенка, и не смогу поехать с вами”, – отвечает она, и ее черные глаза не отрываются от красивого мужчины. Все его движения, манера общения, напоминают ей отца. Все эти годы в Израиле она ищет его, и вот, наконец-то нашла того, кого искала. Мысль мгновенно проносится в мозгу: в облике министра юстиции удивительно смешиваются девятнадцатый и двадцатый века. Ее отцом завершилась эпоха, а Пинхасом Розеном, пламенным сионистом, эпоха началась.
“Если так, останемся здесь”.
“Уважаемая писательница, как возникла у вас идея написать книгу о Германии?” – голос его негромок, но взволнован.
Она рассказывает о посещении послевоенной Германии и о своем неприятии движения “ханаанцев”.
“Мне кажется, что в книге о еврействе Германии, сионизм немецких евреев должен быть поставлен во главу угла, а вы слишком много пишете о коммунистах и социал-демократах, и намного меньше о евреях”.
Медленно и негромко, с расстановкой, министр выговаривает слова.
“Уважаемый министр, главная цель книги – показать причины прихода Гитлера к власти в такой стране, как Германия”.
“Но во втором томе еврейство Германии не будет обделено”, – вмешивается Израиль в разговор. Это следует и материала, который жена его собрала в библиотеке, готовясь писать продолжение книги.
“Если так, вы должны продолжить писать роман в Германии. Я помогу вам поехать туда”.
Министр смотрит на нее пристальным взглядом. В тридцатые годы он встретился лицом к лицу с одним из героев романа, который был уполномочен доктором Хаимом Вейцманом – предостеречь евреев Германии от надвигающейся на них ужасной Катастрофы. Пинхас Розен описывает эту драматическую встречу с лидерами еврейства Германии в Берлине, где господствовал страх. Его поддерживал адвокат, сионист – доктор Филипп Коцовер, выведенный в ее романе под именем Филиппа Ласкера. Большинство на встрече вообще не интересовали сионисты, и все его доводы были ими отвергнуты. Они были уверены в том, что Гитлер – случайный эпизод и что немцы культурный народ и не сдадутся такому грубому простаку и мужлану, как Гитлер. Министр немного повышает голос:
“Даже восточные евреи, положение которых было намного хуже евреев Германии, не слушали меня. Бизнес у немецких евреев процветал, возводились роскошные дома, и никто не хотел пускаться в скитания”.
Дружеская атмосфера в доме позволяет министру открыть душу. Он говорит о своем прошлом. И она не может не сравнивать его со своим отцом. Оба неисправимые либералы, которые верили в человеческий разум, в свободу личности, в права человека и в личную неприкосновенность. Министр, как и отец, стали свидетелями исчезновения ценностей, которые они впитали с детства. Оба воевали в Первую мировую войну. Мечта прусского офицера Пинхаса Розена, воевавшего на русском фронте, отличалась от мечты ее отца, сражавшегося под Верденом во Франции. В разгар войны юный Розен мечтал о стране праотцев. Мелкими буквами, плотно примыкающими одна к другой, он писал на открытке, посланной другу с поля боя:
“Мы воюем, но это не наша война. Мы воюем за чужую страну, и даже на миг не должны забывать, что мы евреи и наше место не среди немцев”.
Отец ее и Феликс Розенблит – таким было настоящее имя министра в те годы, – оба были верны народу культуры, этики и просвещения.
Теодор Герцль считал, что сионизм – движение евреев, которым не удается ассимилироваться. До конца своей жизни ее отец жил как ассимилированный еврей, а молодой Феликс не хотел этого. Сионистское движение было тогда романтикой, независимой от научных мировоззрений в Европе тех лет. Как и германские молодые сионисты, либерал не воспринимал сионистское движение как чисто еврейское, а как общечеловеческое, важное для всех людей.
Каждый из них – отец и будущий министр – пошел своим путем. Легкие отца были отравлены во время газовой атаки, а будущий министр работал во имя евреев.
В Германии он занимался сионистской деятельностью и был юристом, а также одним из основателей молодежного сионистского движения, редактировал журнал этого
