– Зачем бы мне это? Я довольна тем, что у меня есть.

В самом деле. Мне нравилось то, чем я занимаюсь, нравилось строить планы и видеть, как они воплощаются. Фил прав – надо выкупить таверну, отдать ее ему в распоряжение, и пусть почувствует себя самостоятельным – тесновато ему уже ходить в детях… Я заставила себя вернуться в реальность.

– Графиня-трактирщица? Вам самому не смешно?

Граф сник:

– Я не знаю, как еще просить. Что обещать. У Лютера двое детей, старшему двенадцать… – Его голос упал до шепота: – Будь же милосердна!

Я вздохнула. В конце концов, наверное, это меня в самом деле ни к чему не обязывает.

– Что от меня требуется?

– Подписать обязательства. И пройти чин сынотворения в церкви.

– Но что если просьба герцога останется без внимания? – спросила я.

– Я знаю, что покупаю не спасение сына, а шанс на него. Но выбора у меня нет.

– Покажите документы.

Я несколько раз внимательно перечитала все, что мне предлагали подписать. Никакого подвоха. Лайгоны признают меня дочерью, потом в церкви совершается обряд. Я становлюсь графиней, но на наследство в самом деле не смогу претендовать – майорат, все достанется Лютеру, старшему. Правда, он будет обязан содержать меня, пока я не выйду замуж…

– Мне нужна еще одна расписка. Что ни вы, ни Лютер не станете пытаться выдать меня замуж против моей воли.

– Но она не будет иметь силы!

– Неважно. Будем считать ее декларацией намерений.

Смогут ли мои новообретенные родичи претендовать на трактир? Он принадлежит Филу. Опекун Фила – его дядя в Бернхеме. После того, как повязали Гильема, мы все вместе съездили в город. Дядя согласился написать траст, согласно которому я управляла всеми делами трактира в пользу несовершеннолетнего брата. Само собой, дядя сделал это небезвозмездно – двадцатая часть от прибыли после вычета расходов на его содержание в конце года должна будет перейти ему. Остальное делилось между нами четырьмя, правда, я, как единственная совершеннолетняя, должна была управлять и этими деньгами. Дядя попытался было заявить, что деньги младших должны храниться у него, но мы не согласились. Переговоры прошли бурно, девочки, которые при этом присутствовали, сидели с ошалевшими лицами, и даже я узнала несколько новых выражений, но нам удалось настоять на своем.

Так что Лайгоны на трактир и прибыль с него наложить лапу не сумеют. Какие еще подводные камни могут быть? Вроде бы никаких. Кроме одного – Альбину-то это зачем?

Глава 48

– До меня доходили слухи, что его величество был против того, чтобы усыновлением узаконивать внебрачных детей, – осторожно заметила я. – И уж тем более внебрачных внуков вроде меня.

– Насколько я понял, король пересмотрел свои взгляды.

Интересно, почему? Если я правильно понимаю – из того, что мне удалось подслушать – это же лорд Роберт, который покрывал делишки Гильема, был инициатором того запрета? Тогда, возможно, озлившись на кузена, король решил поступить ему наперекор. А озлился он потому, что Альбин и маги, которых он нанял, вытащили все эти делишки на свет божий. Не может ли быть, что Альбин таким образом просто пытается расплатиться со мной?

Дать бы ему по морде этими бумагами! Но Лайгоны здесь ни при чем, и потому я подписала.

– Поехали в церковь, – сказал граф.

– Сейчас?

– Да, чем быстрее мы с этим покончим, тем лучше.

Теперь он походил на жениха, которому навязали немилую невесту и который хочет как можно быстрее завершить все формальности и уехать в загородное имение, да куда угодно, лишь бы подальше от свежеиспеченной супруги.

Я мысленно перебрала дела – могу ли я прямо сейчас бросить все на два с лишним часа? Пожалуй, что могу. Еда готова, гостей пока нет: все уехали утром, а новые появятся, как всегда, под вечер, Лайгоны, явившись днем, выбились из привычного для нас распорядка.

– Хорошо, поехали.

Сам обряд оказался не слишком впечатляющим – мы трое держали зажженные свечи, священник читал молитвы. Я расслышала «Pater noster11», остальное разобрать не смогла, не зная латыни. Потом мне пришлось преклонить колени перед свежеиспеченными родителями, пообещав любить и почитать их. Встав, я расцеловалась с обоими. Напутствие священника – кажется, тоже слегка ошалевшего от происходящего – я слушала вполуха, а потому толком не запомнила.

Не поспешила ли я согласиться? Пожалела никогда не виденного двенадцатилетнего сына… теперь, получается, моего племянника. Гильем-то младших бы не пожалел. Но, наконец, все закончилось. Священник благословил нас на прощание, и можно было возвращаться домой.

Первым, кого я увидела, выйдя из церкви, был Альбин.

– Я выполнил свое обещание, – сказал граф, после того как поприветствовал герцога низким поклоном. – Надеюсь, вы выполните свое.

Он окинул меня взглядом и едва заметно усмехнулся, и мне показалось, что на лице его промелькнуло довольное выражение. Словно он понял нечто, пока мне недоступное, и это нечто ему очень понравилось.

– С вашего позволения, – Лайгоны откланялись.

Показалось, наверное. Сейчас я не могла ни здраво мыслить, ни оценивать ситуацию. Хотелось одновременно броситься Альбину на шею и настучать ему по голове чем-нибудь тяжелым. Явился! И все же, несмотря ни на что, губы сами расплылись в улыбке.

Альбин держался так, словно и не было этих месяцев. Как ни в чем не бывало!

– Рад вас видеть, графиня, – промурлыкал он и потянулся к моей руке.

Я отступила, пряча руки за спину. Заморгала, пытаясь унять слезы. Я не буду рыдать, назло ему не буду! И скандал закатывать не буду, пусть не надеется! Ссориться можно с тем, к кому еще остались какие-то чувства, а мне на него наплевать, вот и все! Я помогла ему получить титул, к которому он так стремился. Альбин в ответ помог мне – хотя мне-то как раз титул низачем не сдался – на том и распростимся. Никто больше ничего никому не должен, а воспоминания пусть окажутся воспоминаниями.

– Что случилось? – изумился он. – Ты как будто не рада мне.

– Я очень рада вас видеть, милорд.

С его лица сползла ухмылка, брови сдвинулись. Альбин огляделся. Деревня казалась пустой, как всегда в это время: все взрослые в поле и ребятишки постарше тоже, но и тех немногих, кто скрывался сейчас в домах, хватит для того, чтобы разнести сплетни по округе. Господа обычно не обращают внимания на чернь, но Альбин большую часть жизни сам был чернью и прекрасно знал, что крестьяне и слуги, в отличие от мебели, имеют и языки и