заговаривал о том, чтобы выкупить таверну у родителей Генри – после его казни дела у семьи шли все хуже и хуже. В деревне нравы простые и жестокие – и от семьи отравителя отвернулись все, единственное, что им оставалось – бросить все и попытаться начать сначала там, где их никто не знает. Если, конечно, лорд позволит им сняться с места.

Я колебалась. С одной стороны, не хотелось пользоваться чужой бедой. С другой – Фил не прочь бы попробовать собственные силы. Несмотря на юный возраст, брат отличался здравомыслием и быстро учился, нередко заменяя меня и девочек у котлов.

Альбин не появлялся. Первый месяц я его ждала, второй тоже, а когда истек третий, поняла, что пора посмотреть правде в глаза. Как тысячи мужчин до него и тысячи после, он получил, что хотел, и потерял ко мне интерес. Что ж, я смогу жить без него, тем более что с самого начала было понятно – мы не ровня. В одном Альбин не обманул: эта ночь действительно осталась без последствий, если не считать воспоминаний.

Я не жалела о том, что пошла на поводу у своего глупого сердца. Беречь невинность для мужа? Для кого-то, кто будет ценить не меня, но товар, доставшийся ему нераспечатанным? Нет уж. Найдется человек, которому будет неважно мое прошлое – хорошо, а нет – абы за кого, лишь бы замуж взял, я не пойду.

Жизнь продолжалась. Гости сменяли друг друга, многие примелькались, но хватало и незнакомых лиц.

Однажды невесть какими судьбами в трактир занесло пару аристократов. Обычно подобные гости у нас не бывали. Путешествия – дело хлопотное и опасное, поэтому просто так знать из города в город не ездила, а если уж ездила, то с размахом. Слуги, обоз, шатры вроде того, в который привел меня Альбин – да когда я ж, наконец, забуду! – вооруженная охрана. Эти же, несмотря на немолодой уже возраст, приехали верхом, и их сопровождали всего трое вооруженных людей.

Дама выглядела измученной путешествием, да и мужчина казался осунувшимся не то от тягот пути, не то от размышлений, проложивших глубокую складку между бровей. Оба мне не понравились. Он чем-то неуловимо напоминал Гильема, она оглядывалась по сторонам с видом принцессы, случайно оказавшейся в хлеву. Все же я постаралась не показать вида – в конце концов, мало ли кто там кого напоминает и что мне померещилось в выражении лица. Гости заслуживают вежливого и доброжелательного приема, пока они ведут себя прилично.

Когда я поднялась к ним в комнату, принеся кувшин с горячей водой, мужчина окликнул меня:

– Ева, можно с вами… с тобой поговорить?

«Ева». Не «хозяйка». Я не скрывала своего имени, но обычно постояльцы не утруждались тем, чтобы его спросить и тем более запомнить. Я для них была лишь одним из множества лиц, встреченных по дороге. Как, собственно, и они для меня. И этим двоим я точно не представлялась.

– Слушаю вас.

– Присядь, пожалуйста. Я уже не в том возрасте, чтобы долго стоять, а разговор будет долгим.

Я покачала головой.

– Я постою, спасибо.

К тому же будет повод закончить разговор побыстрее. Не нравились они мне, и их осведомленность не нравилась.

– Но вы можете сидеть, – добавила я. – Я же не леди, чтобы стоять в моем присутствии.

Женщина едва заметно дернула щекой.

– Но можешь ей стать, – торопливо перехватил нить разговора мужчина, и мне показалось, что он обрадовался – не придется ходить вокруг да около. – Я – граф Дагоберт Лайгон. И моя супруга Гизела.

Надо было сказать что-то вежливое, но у меня словно язык к небу присох. Да, пожалуй, зря я не согласилась сесть. И не просто так они мне не глянулись. Вот, значит, каковы Евины дед с бабкой.

– И мы приехали чтобы вернуть тебя в лоно семьи.

Я приподняла бровь.

– Простите, не понимаю вас, милорд. У меня есть семья. Маму я не помню, но отец отзывался о ней как достойнейшей женщине и прекрасной матери. У меня был любящий отец и добрая мачеха. Сейчас у меня брат и две сестры. В лоно какой семьи вы намереваетесь меня вернуть, и зачем мне это?

Может, прямо сказать – дорогие бабушка с дедушкой, неспроста ведь вы вспомнили обо мне спустя столько лет, так говорите как есть – какого рожна вам надобно?

– Наверное, мы заслужили этот упрек, – сказал мужчина. – Мы действительно несправедливо обошлись с Розалин, но теперь, когда пора подумать о душе, мы хотим исправить эту несправедливость.

Глава 47

– И что же сподвигло вас подумать о душе? – не слишком вежливо поинтересовалась я. – После того, как девятнадцать лет вы не вспоминали ни о дочери, ни о внучке? Выглядите вы бодрым и крепким – и пусть Господь даст еще долгих лет к тем, что уже отмерил.

Граф сделал постное лицо.

– Розалин принесла нам слишком много боли. Конечно, нам следовало проявить достойное истинно верующих милосердие, но… все мы грешны.

Да, все мы небезупречны, и, наверное, у меня не было права судить их – не зная, что значит воспитывать детей и каково обнаружить, что они наворотили непоправимых глупостей. Впрочем, одно я точно знала: если кто-то из моих сестер вдруг принесет в подоле, я сделаю все, чтобы их прикрыть. Может, потому что сама не без греха, а может, просто любила девочек, как родных.

Мне трудно было найти оправдание тем, кто бросил родного человека на произвол судьбы. Даже если Гильем сказал правду, и мать Евы в самом деле сбежала из дома, обнаружив, что беременна, и родня вынуждает ее избавиться от плода. Даже если с точки зрения семьи вытравить плод было разумным решением – я вполне могла посмотреть на ситуацию отстраненно, как если бы не я сама была тем самым нежеланным ребенком. Впрочем, и проклинать их…

– Я не держу на вас зла, – сказала я.

В самом деле, с чего мне злиться на людей, которых я никогда в жизни не видела? Ева могла бы вырасти в других условиях – но кто сказал, что ей было бы лучше в семье аристократов? Отец – отчим – и мачеха действительно любили ее и баловали по мере сил, а способны ли любить эти люди?

– Но, как я уже сказала, у меня есть семья, и другая мне не нужна. Что до души – тут будет решать другой судия, и повлиять на него не в моей власти.

– Выходит, мы зря