робу, оставаясь, как тут положено, в штанах и ботинках. Моррис заползает на ринг следом и зашнуровывает мне перчатки, продолжая бормотать, что зря я это затеял. Я же сверлю яростным взглядом лениво прогуливающегося в своём углу Редфорда, уже представляя, как его физиономия превращается в кровавое месиво. Наконец рефери приглашает нас в центр ринга. Что? Пожать перчатки? Да пошёл он в жопу!

— Ты покойник! — рычит Редфорд, обдавая меня запахом гнили.

В ответ я обливаю его взглядом полным презрения.

Звучит гонг, следует команда Паттерсона: «Бокс!» — и я… Нет, не прыгаю на соперника с отчаянным самоубийственным воплем, а моментально включаю режим хладнокровия и повторяю действия Шульмана. Еврейчик тогда выбрал единственно верную тактику, но чего-то ему всё же не хватило.

На что способен Редфорд, я представляю и знаю свои возможности. Окажись мы на татами, я с этим громилой разобрался бы в два счёта, здесь же, работая по правилам бокса, исход представляю неоднозначным. Но внутри меня зреет уверенность, что я сумею оказать достойное сопротивление этому амбалу.

Ростом я чуть выше Шульмана, но всё равно разница в габаритах впечатляет. Однако длиной рук почти не уступаю Редфорду, чем умело пользуюсь в первые минуты боя. Соперник, похоже, сообразил, что ему придётся за мной так же побегать, как и за Шульманом, посему активно пытается зажать меня в угол и произвести действия насильственного характера. Но я продолжаю играть в недотрогу, отскакиваю, кружу, отстреливаюсь джебами, в общем, реализую на практике девиз ещё, скорее всего, пребывающего в детском возрасте Кассиуса Клея, он же будущий Мохаммед Али: «Порхай — как бабочка, жаль — как пчела».

Задуманное приносит первые плоды — под правым глазом Редфорда расплывается кровоподтёк. Лишь бы хватило сил на все шесть раундов. Звучит гонг, я опускаю руки и тут же вижу, как мне в голову летит правый прямой. В последний миг отклоняюсь, одновременно поднимая левое плечо, однако удар хоть и не в полную силу, но всё равно доходит до цели. В голове вспыхивает молния, на мгновение перед глазами всё плывёт, в ушах звенит, ноги подгибаются, и я опускаюсь на одно колено. Как сквозь туман вижу перед собой Паттерсона, губы его шевелятся, постепенно слух и зрение проясняются, лицо рефери вижу чётче, слышу крики зрителей и наконец различаю голос Паттерсона:

— …Можешь продолжать бой?

Трясу головой, собирая мозги в кучу. Пытаюсь встать на ноги и чувствую, как меня ведёт в сторону. Паттерсон, вздохнув, машет руками — бой окончен. Публика ревёт, на физиономии Редфорда торжествующая ухмылка, однако окончательное решение должен принять Диксон. Он подзывает рефери, что-то шепчет ему на ухо. Тот сквозь толпу протискивается обратно на ринг и… поднимает мою руку. На мгновение в цехе повисает недоумевающая тишина.

— Поскольку один из боксёров нанёс удар, повлекший невозможность продолжения боя, после гонга, то победа согласно правилам присуждается его сопернику.

Редфорд ревёт как раненый зверь, кидаясь к нам с налитыми кровью глазами. Он готов порвать на куски и рефери, и меня. Паттерсон испуганно отступает, а я, собравшись с силами, встречаю громилу апперкотом правой. Тот словно натыкается на стену, после чего кулем валится на канвас.

Зал взрывается криками. Быстро пришедший в себя Паттерсон командует зэкам, и они за руки и за ноги вытаскивают ещё не пришедшего в себя Редфорда. Я спускаюсь с ринга и чувствую, как меня хлопают на спине. Моррис с довольной улыбкой во всё лицо помогает снять перчатки и показывает свёрнутые купюры.

— Здесь почти три сотни баксов, — кричит он мне на ухо.

Натягиваю робу и прячу деньги в карман. Сейчас мне хочется только одного — быстрее выйти на свежий воздух, чтобы проветрить всё ещё чугунную голову. Выхожу с толпой зрителей, им в цехе делать больше нечего, шоу окончено. В основном слышу поздравления, хотя доносятся и оскорбительные выкрики. Но сил искать этих «смельчаков» и разбираться с ними уже нет. Мы отходим в сторону, я прислоняюсь спиной к кирпичной и влажной стене цеха. Моросит мелкий дождик, который в другой раз я назвал бы противным, но сейчас он приносит облегчение. В голове постепенно проясняется.

— Здорово ты ему заехал, — говорит Моррис, всё ещё улыбаясь во весь рот. — Я с тобой прошёл бы до блока, но мне до отбоя нужно успеть в прачечную, я сегодня в ночную смену.

Оставшись один, закрываю глаза и дышу полной грудью. Минут через пять чувствую, что почти в норме, и медленно двигаюсь в сторону своего блока. Вокруг никого, никому не хочется мокнуть под дождём.

Интересно, этот бой будет иметь последствия? Попробует Редфорд найти меня и разобраться? Я-то на него уже если и злился, то не так сильно, как когда выскакивал на ринг. Мой апперкот, отправивший Редфорда в нокаут, снизил градус напряжения.

Задумавшись, не сразу замечаю, что за мной на отдалении движется группка из пяти или шести человек. В потёмках не разглядишь, кто именно, но такое ощущение, что мексиканцы. Волосы на загривке встают дыбом в предчувствии опасности, однако я не сбиваюсь с шага, всем своим видом демонстрируя уверенность. Огнестрел у них вряд ли имеется, а против холодного оружия, полагаю, отбиться сумею. Даже в свои 51 год, даже после такого боя.

— Эй, голубок, ну-ка, притормози!

Та-ак, гопота всё-таки решилась. А окликнул меня не кто иной, как тот самый мексиканец, что демонстрировал мне в столовой неприличные жесты. Пабло, кажется, именно так называл его Моррис. Вся компания сейчас как раз миновала пятно света от фонаря, а их лидер шёл чуть впереди остальных.

Ну что ж, если попросили притормозить, я уважу их просьбу. Не бежать же мне с криком «Помогите!» до ближайшей вышки с охранником. Поговорим по-мужски, решим все имеющиеся у них ко мне вопросы.

Они остановились метрах в трёх от меня, обступают полукругом. Да, их шестеро. Словно стая волков, обложившая жертву. Хотя, для меня они не волки, а скорее волчата, самому старшему на вид не больше тридцати. Да и я не какая-нибудь пугливая лань, а медведь, если уж на то пошло. А медведь порой и в одиночку способен отбиться от целой стаи волков.

— У вас ко мне имеются какие-то вопросы? — спрашиваю я с самым невинным видом, не обращаясь ни к кому конкретно.

— Ага, вопросы, — хищно скалится Пабло. — Скорее привет от дона Сальвадо. Надеюсь, ты его хорошо помнишь?

— А-а, — демонстративно морщу я лоб, — это, кажется, тот толстый извращенец, который в мексиканском борделе развлекался с мальчишкой, пока я его не засунул в багажник