Шрифт:
Закладка:
И он, и все прочие.
Они казались… Герти задохнулся от отвращения. Плавающими. Как если бы их рассудок был оторван от тела и погружен в жидкую среду. Океан. Безбрежные водные просторы. Шелест волн. Прекраснейшая симфония, которую океан – самое древнее существо на планете – исполнял для истинных своих слуг. Герти замутило. На краткий миг он ощутил нечто похожее. Чувство безграничной свободы. Ласковое прикосновение воды. Легкую щекотку густых водорослей.
Это было омерзительно. И чарующе. Как будто он одновременно прикоснулся к самой возбуждающей и самой гадкой вещи на свете.
Они и в самом деле плыли. Освобожденные рыбой, они окунулись в невидимый океан собственных эмоций, и теперь их вели в неведомую сторону потоки никому не известных течений.
Герти глядел на них, не в силах оторваться от этого жуткого полотна, которого, кажется, коснулся Иероним Босх собственной персоной. Люди-рыбы. Люди – обитатели океана. Люди, ставшие чем-то другим.
Иллюзия была столь полна, что Герти стало казаться, будто сходство между людьми и рыбами еще более глубокое, чем это возможно. В прорехе рубахи одного из едоков ему померещился перламутровый блеск рыбьей чешуи. Ужасный, мучительный морок. Глаза другого утратили радужку, став по-рыбьи прозрачными. У третьего словно бы между грязными всклокоченными волосами угадывались жесткие рыбьи гребни…
– Не пяльтесь, мистра, – шепнул Муан. – Невежливо. Сворачивайте к стойке.
– Какой еще стойке?
– Матау. Направо. И держитесь попроще.
Стойка здесь, и верно, была. Она выглядела пустой – никаких бочонков с пивом, никаких бутылок. Зато имелся бармен: тощий, настороженно глядящий мужчина в парусиновом жилете, с прилипшим к губе окурком. Когда он открыл рот, блеснул металл – добрая половина его зубов была железной.
– А, ты. Помню. Как тебя… Меани? Муно?
– Муан.
– Помню. Брал рыбешку вчера. Понравилась?
Муан изобразил на лице блаженство. Несмотря на ограниченные мимические возможности, гримаса получилась достаточно убедительной.
– Еще бы не помнить. Отличный товар, Щука, всю ночь плавал.
– То-то. У меня без обмана. А это что за тип?
– Этот со мной. Я ему рассказал про твою рыбку. Тоже хочет отведать.
Герти попытался опереться о стойку с самым непринужденным и естественным видом. Как если бы был в подобных заведениях не раз.
– Давно ищу хорошей рыбы. Нет нынче хорошего товара. Недавно взял на пробу, оказалась дрянь. Чувствовал себя так, будто в ночном горшке у шотландского пастуха плаваю.
Щука одобрительно сверкнул зубами. Был он молод, не старше самого Герти, но держался так, будто был не меньше чем губернатором. И верно, чем-то похож на щуку. Резкий в движениях, тощий, хищный, и взгляд стелющийся, с ленцой…
– Много понимаешь в рыбной кухне, живец? Тогда устраивайся поудобнее. Здесь тебе мормыш не продадут. Чего изволят господа? Корюшки? Свежая, высохнуть не успела.
Герти поморщился с видом записного ресторанного обозревателя, которому предложили холодной овсянки.
– Ты это брось, Щука. Корюшка для безусых юнцов, которым лишь бы на мелководье поплескаться. Нет, брат, корюшку нам не предлагай. Открывай садок пошире!
Этим он заслужил исполненный уважения взгляд хозяина.
– А ты и верно знаток, я вижу. Ну что же, желтого окуня тогда?
– Уже лучше. Но не по мне. Не люблю пресное. Я так считаю, рыба без соли – это как девчонка без доек. Еще что есть?
– Марлин?
– Может быть. – Герти вяло ковырнул пальцем заскорузлую стойку. – Но не сегодня. Ты не бойся, деньги имеются. Хочется вкусной рыбки. Понимаешь? Вкусной.
– Вкусной?.. – Щука прищурился, и тон его голоса сделался благожелательным и уважительным, как у официанта из лучшего ресторана. – Балык имеется особенный. У японских рыболовов оторвал…
Герти щелкнул пальцами.
– Превосходно. Вот его и дай.
– Сию минуту, ваше высокопреосвященство! Только деньги вперед. Правило.
Повозившись с застежкой потайного кармана, Герти извлек пару скомканных банкнот. Удивительным образом их вид успокоил Щуку. Настолько, что его инкрустированная металлом улыбка на миг стала почти искренней.
– Прошу.
На залапанную поверхность стойки он водрузил деревянный поднос, а на него кусок балыка, узкий и розовато-серый. Судя по запаху, балык был лежалым, и от одного его запаха Герти стало нехорошо. Но, пересилив себя, он втянул носом воздух, изобразив на лице выражение искренней заинтересованности.
– Пахнет недурно… Хотя во льду с неделю лежал, не меньше.
– Первый сорт! Погодите, сейчас.
Из его кармана металлической птицей выпорхнул складной нож. Щелчок, и узкое лезвие мягко вспороло по всей длине рыбью плоть. Щука провел испачканным лезвием по языку и глаза его затуманились.
– Настоящий товар, – сказал он, предлагая нож Герти. – Не каждому по карману. Но раз ты знаток… Пробуй.
От одной мысли о том, что и ему придется облизать испачканное в темных рыбьих потрохах лезвие, Герти ощутил в желудке волнение сродни зарождающемуся шторму в мелком водоеме.
– Я… позже распробую, – сказал он через силу. – Там и видно будет.
Он украдкой подмигнул Муану. Тот, по счастью, условленный сигнал распознал мгновенно.
– Слушай, Щука… Чуть не забыл. Помнишь, я вчера про одного парня спрашивал?
– Это какого? Стиверса?
– Он самый. Мне б с ним парой слов перекинуться. Он еще тут?
– А куда ж денется. Тут он и есть. Только поздно ты это. Нырнул твой Стиверс.
– Ты мне леску не трави. – Муан немного навис над Щукой, отчего тот стал казаться меньше, чем прежде. – Говорю же, дело к нему есть. Так где?
– Да он с концами нырнул. Где же ему быть? Там. Только брось ты это дело. На дне он. Смекаешь?
Щука кивнул в сторону двери, которую Герти, с отвращением глядевший на балык, только сейчас распознал в стене. Дверь была заложена массивным засовом и казалась даже крепче той, что снаружи притона. А еще Герти заметил, что кивок предназначался не только им. Бугай с лупарой, что нес караул возле входа, заметно насторожился. И это было недобрым знаком.
– Мотыль чертов, – бросил Герти, махнув рукой. – Да и ладно. Пошли, Муан, побалуем себя этой восхитительной рыбешкой!..
* * *
Место он занял с определенным расчетом, неподалеку от стойки, но наособицу от прочих столов. Поднос с куском балыка казался тяжелым, как чугунная сковорода. Неся его, Герти старался дышать через
