— Как положено, — упрямо сказала девчонка. — В церкви зажгут свечи, батюшка скажет что надо, обменяемся кольцами. А ты и Греф будете свидетелями.

— Какая церковь? Какой батюшка?

— Мы обо всем договорились. И уже за все заплатили.

Даша взяла себя в руки:

— Екатерина, я, конечно, понимаю, что вся наша экскурсия произвела на тебя сильное впечатление. Но не до такой же степени, чтоб увенчать все глупостями!

— Почему — глупостями? — обидчиво спросила Катя.

— Да потому, что ваш брак будет отмечен в церковной книге! И когда он по-настоящему не сложится, то эта регистрация может повиснуть у вас гирей на шее!

— Ничего нигде регистрироваться не будет.

— И священник на это пошел?!

— А что? Он молодой, все понял. Мой католический крест на шее поменял на православный. Что тебя так волнует?

— Екатерина, ты устроила игру вещами очень серьезными.

— Тетушка, но эта же моя игра. Мне в Англии торчать еще несколько лет. И там я буду знать, что дома осталась какая-то тайна. Моя тайна. Мне с этим будет интересней жить, как ты не понимаешь.

— Хорошо. Как я понимаю, моего согласия не требуется. Вы все равно устроите этот, прости, цирк.

— Нет, Дарья Дмитриевна, ваше согласие очень даже требуется. Без него я не могу.

— Так что, я вас иконой должна благословлять?!

— Это уже слишком. Достаточно искреннего пожелания счастья.

Даша сообразила, что. церемония состоится, согласится она на нее или нет. Строго говоря, в мотивировках Кати был какой-то смысл. Но излишне рациональный. Настолько рациональный, что Даша не решилась на элементарный вопрос: «А вы друг друга действительно любите?»

— Хорошо, Екатерина. Я искренне даю свое согласие, благословляю, так сказать.

Катя засмеялась, легко поцеловала ее:

— В два часа ночи выезжаем. Это деревенская церковь, двадцать минут езды.

Едва она ушла, Даша кинулась к Грефу.

Тот пил кофе из глиняной кружки. Сидел у столика в красном халате с золотыми драконами. Даша спросила резко:

— Послушай, шафер на собачьей свадьбе, ты хоть понимаешь, что мы делаем?!

— Святое дело, — ровно ответил Греф. — Попей кофеечку, ночь у нас будет длинная.

— Какое — святое? Ей же пятнадцать лет.

— Не волнуйся, Андрюша к ней в постель не полезет.

— Греф, но это все-таки святотатство!

— Да? Ну, во-первых, мы все здесь некрещеные. А во-вторых, и не христиане, а язычники чистой воды. Если хочешь, и мы с тобой можем обвенчаться таким же символическим манером.

— Это еще зачем?!

— Наденешь на палец обручальное кольцо, что тебе и будет защитой от посягательств кавалеров. И создаст вокруг тебя ореол тайны.

— Что за глупость?

— Отнюдь. Я знаю немало деловых женщин, которые таскают обручальные кольца, не имея на то никакого права.

— И ты будешь окольцованный?

— Мне-то зачем? Я вольный орел-стервятник. Стервой питаюсь.

— Да пошел ты к черту!

— А я давно в его объятиях.

Около двух часов пополуночи они выехали из Ростова и через двадцать минут подкатили к маленькой деревянной церквушке, едва мерцающей в ночи узкими оконцами.

Очень молодой священник с жиденькой бородкой сам открыл им двери. Никакого смущения он не выказывал, быстро объяснил, что и как кому положено делать. Возле алтаря возжег еще несколько свечей и лампаду у темной иконы с ликом Богородицы.

«Молодые» выглядели великолепно, это Даше пришлось признать. Неизвестно, где Катя раздобыла фату, на белый свитер повесила золотой православный крест, белая же юбка едва прикрывала колени, да и Андрюша лицом в грязь не ударил. Обручальные кольца тоже оказались нефальшивые и недешевые.

Греф со своими обязанностями справился лучше всех.

По ходу дела Дашу объявили «крестной матерью». От чего она вовсе потерялась.

Вся процедура заняла не более двадцати минут. После чего собрались в номере Малашенко, где великий кулинар уже подготовил свадебный стол.

Дружно покричали «Горько!» и весело посидели до шести утра. Потом разошлись по своим номерам.

В полдень зашли в краеведческий музей, а затем двинулись в обратную дорогу. В Ярославле искупались и простились с Волгой, а потом уже без остановок летели до Москвы.

Уже на Рублевском шоссе Греф спросил:

— Как общие впечатления от вояжа?

— Грустные, — ответила Даша. — Чувствуешь себя дремучим невеждой.

— Это ерунда.

— Почему же?

— Ты не чувствуешь себя невеждой, коль скоро не понимаешь толка в китайской поэзии. А более миллиарда китайцев от нее в полном восторге.

— Но свое-то, родное, исконное, знать надо?

— Оставь. Исконное по-настоящему — это надо на Север ехать. Кижи, Устюг, Заонежье. Там все стоит почти нетронутое. А здесь уже прилизали и навели лакировку. Валаам, Соловки — вот это и есть Русь изначальная, без следов монголо-татарского нашествия. Ну а самое сильное впечатление от чего?

— Покрова на Нерли.

— Скажи пожалуйста! Медведи из тайги, оказывается, тоже кое-что могут чувствовать.

— Многое я тебе все-таки прощаю, Греф, — вздохнула Даша. — Сама не знаю почему.

Глава 8

Телевизионную рекламу «Афро» начали давать на двух программах по пять-шесть раз в сутки. В двух центральных газетах вышли пояснения касательно ошеломляющего эффекта «Афро» — за подписью доктора Митрофанова. Даша подозревала, что это Артемьев, но истины устанавливать не стала.

Катю она переводила каждые три дня из одного отдела холдинга в другой и дважды отправляла в дочерние фирмы. Настойчиво требовала, чтобы больше шести часов она нигде не работала, но упрямая девчонка пахала столько же, сколько остальные сотрудники. Однажды где-то случился аврал, и она отсидела на своем месте сутки напролет.

Обиженный последним скандалом, Демидов даже не звонил, но Даше донесли, что он ходит не только потирая ладошки от радости, но в последние выходные даже не пил.

В середине июля Даша выдохлась окончательно. Тряслись руки, затылок постоянно гудел, словно там не отключался дизельный мотор.

С кровати по утрам она могла встать только по разработанной системе: сперва перекатывалась на ковер, потом становилась на четвереньки и затем со стоном выпрямлялась.

Несколько раз засыпала в кладовке при сарае у Максима — сил подняться не было. А если и просыпалась, то «большая любовь» получалась без эмоций, механической, смахивала на принудительную работу, не более того. В случаях, когда она оставалась до утра, Греф или Малашенко спали в автомобилях, но не роптали. И даже не кидали на Дашу укоризненных взглядов, когда она поутру, нечесаная и помятая, появлялась возле автомобиля.

Первым ее состояние заметил Шемякин и сказал жестко:

— Вам нужно взять тайм-аут. Хотя бы на три положенных дня.

— Как вы себе это представляете? — безжизненно. спросила Даша.

— Вы обязаны пройти диспансеризацию в республиканской больнице. Она наполовину уже частная, и мы систематически платим туда изрядные взносы. Ваш осмотр