Там лежало немного: покрытый запекшейся кровью кинжал, важный для другого суда, несколько писем и еще несколько вещиц на память, которые я не хотел никому показывать. Среди прочего находилась и маленькая шкатулка, которую Экон просил меня сохранить для него, поскольку сам он опасается держать яд в одном доме со своими близнецами.

Я поддел крышку шкатулки за край, и она открылась. Поначалу я вздрогнул, решив, что по неосторожности просыпал содержимое, затем понял, что там ничего нет.

Шкатулка была пуста. В ней находились лишь остатки яда, приставшие по углам, идентичные тому желтому порошку, который показывала мне Клодия.

Что это могло значить?

Я отложил шкатулку и снова осмотрел свой ящик, решив, что яд мог просыпаться у него внутри. Желтого порошка там не было, но зато я обнаружил кое-что еще, маленький предмет, который легко можно было не заметить при поверхностном осмотре: серьгу. Незатейливую, в виде небольшого серебряного крючка с зеленой стеклянной бусиной в качестве украшения. Я узнал ее сразу: это была половина одной из старых пар, принадлежавших Вифании.

Кончик крюка серьги был погнут. Я еще раз осмотрел поломанный замок на ящике: металлическая поверхность покрыта маленькими царапинами, замочная скважина крохотная; крючок серьги — идеальный инструмент, подходящий для манипуляций с язычком замка.

Все ясно: серьгой воспользовались, чтобы взломать замок.

Я сидел и не мигая смотрел на серьгу, на ящик и на пустую шкатулку, сперва недоуменно, затем ошеломленно и наконец в ярости.

Диана и ее мать вздрогнули, когда я отбросил драпировку и вошел к ним в комнату. В вытянутой руке я держал пустую шкатулку.

— Кто может мне это объяснить? — спросил я, стараясь, чтобы мой голос звучал твердо.

Они обе смотрели так, словно едва узнавали меня. Узнал бы я сам себя в зеркале в тот момент? Ни одна из них не сказала ни слова.

— Я спрашиваю, кто может мне это объяснить? — повторил я. Они смотрели на меня, как завороженные. — Очень хорошо. Объяснять тут нечего. — Я разжал ладонь и показал им серьгу. — Должно быть, ты очень торопилась, Вифания, раз оставила это внутри. Это беспечно, очень беспечно. Или ты не думала, что в конце концов я ее обнаружу?

Она недоуменно смотрела на серьгу.

— Пожалуйста, Вифания, только не надо делать вид, что ты ее не узнаешь. Даже я узнал ее, хоть ты и говоришь, что я никогда не замечаю драгоценностей! Она из той пары, что ты носишь уже много лет, — вздохнул я, неожиданно больше опечаленный, чем сердитый. — Неужели ее расположение значило для тебя так много? Неужели ты не знала, для чего ей нужен яд — обмануть не только суд, но прежде всего обмануть меня! — Я с треском закрыл шкатулку и швырнул серьгу на пол. Диана вздрогнула и прижалась к матери, напуганная. На мгновение мне стало стыдно, затем гнев мой вернулся. Я начал мерить шагами комнату.

— Она одурачила и тебя, разве ты не понимаешь? Пригласила на свой пир, подарила ту мерзкую статуэтку, заставила думать, будто ты принадлежишь к их кругу. Делилась с тобой своими постыдными секретами, нашептывая их за моей спиной в нашем саду! Уж она сочинила все, что ты хотела от нее услышать, я не сомневаюсь! Она в этом мастерица. Если она проделывает это со своими любовниками, так почему не с тобой? Неужели ты думала, что она действительно хочет стать твоей подругой, что эта женщина, рассказывающая о своих предках так, словно они боги, снизойдет до сплетен с женщиной, рожденной рабыней?

Я прекратил ходить, пытаясь совладать со своей яростью, но в результате распалялся все больше. Я сжал шкатулку в руке с такой силой, что острый край ее впился мне в руку.

— Жена, ты обманула меня! Ты отрицаешь это?

Вифания не отвечала.

— Ты намеренно обманула меня! Ты будешь это отрицать?

— Мама… — сказала Диана, схватив Вифанию за руку. Вифания закрыла ладонью лицо девочки и прижала к своей груди, чтобы не дать ей говорить.

— Ты отрицаешь это! — закричал я.

Вифания наконец посмотрела мне в глаза проницательно и невозмутимо.

— Нет, муж мой. Я не отрицаю этого.

— Так ты обманула меня?

— Да.

Мы смотрели друг на друга в течение долгой минуты. Вифания даже не моргнула. Я швырнул шкатулку об пол и в ярости вышел из комнаты. Мои крики разбудили Белбона, который поспешил за мной, когда я выскочил за порог дома на полночную улицу.

* * *

Правила вежливости предписывают стучать в дверь ногой, но в ту ночь я забарабанил в дверь дома Клодии кулаком. Грохот разнесся в спокойном ночном воздухе, перебудив, должно быть, всех соседей, подумал я, однако рабы не отвечали довольно долго. Может быть, шум напутал их или они приняли меня за пьяного буяна? Наконец дощечка, закрывавшая глазок в двери, отодвинулась, и оттуда на меня уставилась пара глаз. Даже в темноте я узнал их по сросшимся над переносицей бровям.

— Мне нужно видеть твою хозяйку, Варнава.

— Уже поздно. Ты можешь поговорить с ней завтра на суде.

— Нет, сейчас.

Глаза бесстрастно изучали меня. Я осознал, какой у меня должен быть вид, в ночной тунике, с растрепанными волосами. Глазок закрылся. Я ходил взад-вперед перед узким порогом, пока Белбон, стоя на улице позади меня, зевал и поеживался.

Наконец дверь открылась. Я ступил внутрь, но Варнава запер ее перед самым носом Белбона.

Он провел меня через переднюю, вниз по лестнице и через сад. При свете нескольких тускло горящих светильников я разглядел, что в саду есть люди. По темным углам шевелились и шептались пары. Внезапно, словно молодая олениха в лесу, нам перебежала дорогу обнаженная девушка, двигаясь большими скачками. Я узнал в ней ту, что была на пиру с сенатором Фуфием. Повернув голову в нашу сторону, она рассмеялась от неожиданности, а затем исчезла. Мгновение спустя в погоню за ней последовал сам Фуфий, голый и пьяный.

Варнава провел меня в красную комнату за садом. Установив светильник на небольшой стол, он вышел. Я успел как следует изучить нимф и сатиров, нарисованных на стенах, прежде чем в дверях появилась Клодия. Волосы ее свисали на плечи. На ней было прозрачное белое одеяние, подпоясанное только на талии, так что на груди края расходились. Обнаженная плоть сверкала в свете светильника, отраженного от красных стен. Она устало улыбнулась.

— Если ты хотел остаться, Гордиан, зачем нужно было уходить? Ах да, чтобы отвести домой Вифанию. Ну вот