Шрифт:
Закладка:
— Маму в больницу увезли…
— Что такое? — всполошилась я.
— Еще вчера, приступ аппендицита, уже прооперировали.
— Ну, значит, все будет хорошо, ты не переживай!
— Ага, а я что звоню-то? Меня сегодня папа к себе забирает на неделю или дольше, пока маму не выпишут.
— А… — Я хоть и удивилась, но вовремя прикусила язык.
Вот те раз! Оказывается, и папа там есть, а до сих пор про него и разговоров никаких не было.
— Мама деньги оставила, — продолжала Аленка, — так что, Алена Сергеевна, вы не можете сегодня приехать на урок? А то я потом не смогу, они за городом живут…
— Конечно, я приеду! Тебе когда нужно?
— Да хоть сейчас, ну… папа сказал, что в обед за мной заедет, так что время есть.
— Сейчас соберусь и приеду. Жди!
Девочка была бледная и осунувшаяся. И так-то после болезни похудела, а сейчас на лице одни глаза остались. Однако в квартире не было никакого беспорядка, только в прихожей стоял ее собранный чемодан. Вот ответственная личность эта Аленка!
Мы позанимались, причем я старалась не сильно ее нагружать. И вот, когда я собралась уходить, зазвонил домофон.
— Это папа!
И пока она ходила открывать дверь на площадку, я выдвинула ящик тумбочки в коридоре и среди всяких ненужных мелочей нашла там бейдж с надписью «Пресса».
Искала я целенаправленно, потому что Аленка рассказала мне, что Дарья собиралась непременно присутствовать на каком-то там важном форуме и даже заранее договорилась об интервью с важным чином из Смольного, и вот все сорвалось из-за аппендицита. Ну, болезнь всегда некстати.
А я сообразила, что если Дарья договаривалась об интервью с тем типом из Смольного, то уж в списках ее имя точно присутствует. И это дает мне шанс.
В прихожей появился крупный мужчина с очень недовольным и озабоченным лицом. Очевидно, Аленка уже сказала ему, кто я такая и почему нахожусь в этой квартире, так что он только скользнул по мне равнодушным взглядом.
Одет мужчина был в фирменную куртку, и костюм был хороший, и ботинки дорогие. Пострижен прилично, выбрит чисто, только глаза недобрые и какие-то пустые.
— Давай быстрее, — отрывисто приказал он дочери вместо ответа на мое «здравствуйте», — у меня времени совсем нет. Жду тебя в машине. Не задерживайся.
После чего взял ее чемодан и пошел к лифту. А мы с Аленкой проверили, выключен ли свет, перекрыли воду и заперли двери на все замки. Она взяла ранец с учебниками, а я ее сумку со всякими мелочами.
— Не переживай, — ободрила я ее в ожидании лифта, — маму быстро выпишут, сейчас просто так в больнице не держат. Как-нибудь перекантуешься там недельку.
— А вы, наверное, думали, что у меня вообще папы нету? — спросила девочка тихо.
— Ну-у… меня, в общем, это и не касается… — смутилась я.
— Ну да, но у меня и фамилия его, и у мамы… просто они развелись, когда я совсем маленькая была. И… он алименты, конечно, платит на меня, только так документы оформил, чтобы мама оттуда ничего взять не могла. Можно только на образование и на лечение, на кружки разные оттуда переводить.
— А если на одежду? — невольно спросила я, глядя на поношенную курточку, из которой Аленка явно выросла, вытянулась после болезни, просто журавлик какой-то.
— Тогда нужно все чеки прилагать и обосновать, почему мне это необходимо. Это он так страхуется, чтобы мама на себя эти деньги не тратила…
«Ну и скотина твой папа!» — подумала я, но вслух, разумеется, ничего не сказала.
— А мама говорит, что обойдемся мы как-нибудь, чтобы у него каждый раз разрешения не спрашивать, оттого и работает так много.
Тут мы вышли из подъезда, и дорогая машина сердито крякнула — мол, торопись, кулема, у меня времени нет.
По дороге домой я вспоминала вечно заполошную Дарью, которая мечется между работой и дочерью. Да уж, папочка небось и не навестил доченьку, пока та болела.
У меня самой отца никогда не было. Мама в ответ на мои детские вопросы смущалась и отводила глаза, а потом спрашивала, так ли нам с ней плохо. Так что я сама сообразила, что мужа у нее никогда не было и она решилась на ребенка от полного отчаяния и одиночества. Родила она меня в тридцать восемь лет, что по тем временам было поздновато.
Жили мы, конечно, бедно, но неплохо. Так что такого папашу, как у Аленки, я бы себе не желала. С другой стороны, хоть деньги какие-то платит, деньги и потом пригодятся.
Дома я взглянула на часы и поняла, что нужно торопиться, чтобы поспеть на этот самый форум.
Я тщательно накрасилась, почистила пальто как могла и решила, что обязательно нужно скрыть волосы. Повязала шарф — получилось как у мусульманки, еще привяжется охрана, мне такое внимание ни к чему.
Время поджимало, в безумной надежде я порыскала по шкафам и нашла темно-зеленый берет. Ага, на календаре видно, что берет этот был когда-то надет на Николае. Что это — тамошний африканский спецназ так ходит?
Вместо кокарды на берете была дырка. Я передвинула дырку так, чтобы она была над ухом, и прицепила туда перо, которое выдернула из африканской маски, понадеявшись, что охрана посчитает меня просто экстравагантной.
— Фамилия! — строго проговорил охранник в черном костюме, преисполненный чувства собственной значимости.
— Сударушкина, — ответила я и ткнула пальцем в краденый бейдж.
Он пробежал глазами по списку и кивнул:
— Есть такая…
Он хотел еще что-то сказать, может быть, потребовать у меня документы, но сзади подпирала очередь, и какой-то представительный дядька в золотых очках выразительно посмотрел на часы и недовольно проговорил:
— Нельзя ли побыстрее?
— Сейчас, Евгений Игоревич! — угодливо проговорил охранник и шикнул на меня: — Проходите, не задерживайте людей!
Я прошмыгнула внутрь, сдала пальто в гардероб и смешалась с толпой. В зеркале отразилась самая обычная молодая женщина в джинсах и черном свитере. Не считая берета, конечно.
До начала мероприятия оставалось еще полчаса, но людей было уже очень много.
Войтенко я нашла быстро — узнала его по фотографиям в Интернете. Он был мрачен и значителен, волевое лицо казалось вырубленным из камня или из большого куска дерева.
Когда я приблизилась, к нему с другой стороны подрулила шустрая журналистка и, вытянув перед собой обтянутый плюшем микрофон, затараторила:
— Господин Войтенко, вы можете как-то прокомментировать циркулирующие в городе слухи о вашей дочери?
Он повернулся к ней, грозный и внушительный, как статуя командора, и
