Шрифт:
Закладка:
И снова я почувствовала их взгляды, устремленные на меня. Только на меня.
Молчаливые и требовательные. Взгляды, которая не отпускали меня.
Мы добрались до открытой площади, где Люциус под звуки превозношения поблагодарит свой народ. За трудолюбивые руки, которые ковали оружие.
За трудолюбивые руки, которые истекали кровью за своего короля из золота и серебра. Я просто стояла рядом и смотрела на жителей. Топталась на месте, желая, чтобы они перестали так таращиться.
Мне вспомнилось последнее выступление на сцене стэндлеров, где я купалась во взглядах медных жителей. В моих глазах они были одинаковыми. Ослепительными и сияющими. Охваченными бесконечным богатством и красивыми.
Я ошибалась. Здесь что-то пошло не так. Что-то совершенно значительное.
Сделай что-нибудь.
По сравнению с прошлым годом в Медном городе изменилось так много вещей: металлические солдаты стояли на каждом углу, наблюдая за своим народом, как неусыпные стражи. Глазами… кулатр. Так же, как сегодня. Оружие дергалось в знак того, что они должны вести себя прилично, пока Люциус говорил:
– Дорогие подданные…
Мысленно я оказалась на своей сцене, когда аплодисменты гремели над рыночной площадью.
«Они были гораздо восторженнее, чем в Смаракте, гораздо требовательнее, чем во Фриоле, и более потрясающими, чем в Леало. Здесь медные жители, казалось, только и ждали наше представление. Такими они никогда еще не были».
Здесь больше не чувствовалось праздника. Не было иллюзий с разноцветными платками, языческими песнопениями и танцами. Это была горькая реальность.
Сделай что-нибудь…
Но нет, я больше ничего не могла сделать, кроме как прикусить окровавленный язык, который хотел произнести столько слов. Должен произнести. Который проглотил столько вопросов. И в самом деле хотел высказать сожаление обо всем, что здесь, очевидно, пошло не так.
– Не каждому дарована благосклонность правителя.
Пока Медный город сиял в своем великолепии, остальная часть королевства Купфоа умирала у врат безопасного города.
Я сразу вспомнила слова отца.
Не все то золото, что блестит.
– Нужно научиться повиноваться и работать. Трудиться и отдавать все. Тело, душу и свое сердце. Да здравствует королевство Купфоа!
Когда Люциус закончил, он посмотрел на меня и взял меня за руку. Я содрогнулась под его взглядом и погрузила свой взгляд в небытие. Мой знак. Теперь моя очередь.
– Да будет так, – прошептала я, пока Люциус не сжал мою руку так крепко, что я ощутила удушение.
– Громче!
– Да будет так, – повторила я, искоса глядя на него и стиснув зубы. – Во веки веков. – Это было настолько же неискренним, как и то, что Люциус продемонстрировал поцелуем. Я сжала руки в кулаки, когда он заставил меня замолчать своими требовательными губами.
Солдаты улюлюкали. Горожане молча смотрели на меня.
Я чувствовала каждый их взгляд, наталкивалась на них. Пыталась показать им с помощью историй на моем лице, что было правдой, а что – ложью.
Ложь. Ложь. Ложь.
Министр подошел к королю и что-то прошептал ему на ухо.
– Присутствием ты проявляешь силу, – одобрительно повторил Люциус, купаясь в овации своих людей. Но следом я услышала нечто другое. Хриплый голос, напевающий какую-то песню. Старик, что стоял с краю, поднял руки в мою сторону. Я узнала мелодию. У нее был нарастающий и затихающий ритм, а напев казался таким же бархатистым, как теплое одеяло в холодные дни. Колыбельная, которую раньше пели детям. Песня одинокого солдата. Военная песня, которая возникла задолго до традиций стэндлеров. Я знала ее только потому, что подцепила ее в долгом путешествии между королевствами. Старые прачки все еще пели ее.
Мне уже тогда она понравилась, хоть и была такой грустной, что я никогда не осмеливалась ее петь.
Голоса из моей памяти смешались с тем, что поднимался над толпой. Мужчина. Он выпрямился. Под его серебристо-серыми глазами залегли темные тени.
– Да здравствует королева. Королева София. Наследница ветра.
Ветер нес его слова ко мне. Вытягивал истории на моем лице, пока все с ужасом не заметили, что забормотало все больше и больше людей. Министр перестал говорить, и даже король прислушался к этой громкой песне.
– Кто? – услышала я его рычание, но не смогла отвести взгляд от людей, решительно смотревших на меня.
Они повторяли это – снова и снова.
Я беспомощно оглянулась по сторонам и встретилась глазами с Тарансом. Он стоял между людьми с другими металлическими солдатами, придерживая оружие, висевшее на его поясе. «Он не имел ничего общего с Айделиной, кроме светлых волос и глаз», – подумала я. У нее было округлое лицо. С эльфийскими чертами. А он был тверд, как скала. Такой же грубый, как канат. Но сейчас я видела, как в его глазах вспыхнула непоколебимая решимость.
Та самая решимость, которая охватила меня, когда Айделина держала меня за руку. Так же, как Дана. Я чувствовала его сочувствие, узнала его в том, как он положил сжатую руку себе на грудь.
Я не отпущу тебя.
Слезы навернулись мне на глаза, и я пролила их, когда они стали еще громче. Голоса. Каждый отдельный голос, затерявшийся в небытии.
В тот момент я поняла, что слезы не признак слабости. Они делали меня сильнее. Я надела их, как те украшения, которыми меня обвешивал Люциус.
Они были как жемчужины. Я нанизывала их на нить вместе с другими воспоминаниями, которые уже никогда не отпустят меня.
Ооли, Элиа, Зан Захрай, Яна. Даруис, Диллион и Дана. И София – та девушка, которой я когда-то была.
Я поцеловала кулак, приложила его к сердцу и резким движением ладони разжала его. Приветствие стэндлеров. А точнее, последнее прощание, прежде чем ветер унес его. Мы прячем поцелуй в кулак, прикладываем его к сердцу и отдаем ветру.
Они сделали это вслед за мной. Теперь голоса стали решительнее.
Тут же я почувствовала на себе взгляд Люциуса. Он не выглядел довольным. В отличие от господина министра, который снова приложил руку к уху. Люциус кивнул и взял мое лицо в свои руки.
– Успокойся, дорогая. Тебе не нужно бояться этих злых людей. – Он бережно провел рукой по моей высохшей щеке и поцеловал.
После этого стало тревожно. Металлические башмаки по горячему камню. Подкова по металлу. Меня схватил за руку один из солдат и потащил назад. Прежде, чем другие солдаты смогли встать передо мной, я увидела, как они выхватили оружие и брызнула кровь. Я не могла кричать. Слишком велика была боль, которая скопилась в моем горле.
