Когда медсестра ушла, мама посмотрела на меня. Лицо у нее посерело. Она была похожа на себя прежнюю лишь вечерами, когда ей переливали чужую кровь. Тогда лицо ее розовело, и я видела женщину, которую знала всю свою жизнь. Которая неустанно убиралась в доме, каждую неделю полировала медные кастрюли, а в кинотеатрах шумно и безостановочно грызла семечки.

– Ты готова? – спросила мама.

– Да, – ответила я, наклонилась к ней и погладила по щеке. Щека все еще была теплой, но я знала, что это ненадолго.

– Не позволяй им видеть тебя счастливой, – прошептала мама.

– Кому?

– Никому, – раздраженно отозвалась она, словно я ее не поняла. И добавила: – Особенно женщинам.

– Я думала, что все наоборот. Нужно не позволять всяким ублюдкам втаптывать тебя в грязь.

– Неправильно. Они видят тебя в грязи. Они должны видеть тебя в грязи. Но если они поймут, что ты счастлива, то постараются уничтожить тебя.

– Но кто? – снова спросила я. – О чем ты говоришь? Это звучит глупо…

Я была еще молода. Отец мой умер всего несколько лет назад. Я еще не выходила в мир одна и не испытывала на себе его злости. Кроме того, во мне уживались два человека. Отец всегда говорил, что мне по силам все. Что важна только я сама. Мама же учила меня, что мы – всего лишь мухи. Все мы оказываемся в залах ожидания переполненных больниц. И каждого из нас отправляют в то отделение, где для нас найдется место.

Мамины глаза закрылись. Веки ее трепетали. Все происходило более драматично, чем должно было. И даже в тот момент, когда огонь ее жизни угасал, мама хотела, чтобы я поняла всю тяжесть ее жизни.

Жаркой июльской ночью 2018 года Арлена Уилкен ложилась спать. Она включила вечерние новости, натянула на себя покрывало. Другая сторона кровати пустовала.

В новостях рассказывали о последнем школьном скандале в Северной Дакоте. Таких случаев очень много, это настоящий рассадник преступлений, и это продолжает происходить. Арлена сделала телевизор погромче.

Ведущий программы Майк Моркен никогда ей не нравился. Во время процесса он обвинил Мэгги в том, что она решила разрушить семью учителя года. Моркен не скрывал своего осуждения, как и все остальные в этом холодном штате.

Арлена слушала новости, а Моркен говорил, что в Северной Дакоте можно запросить документы любого учителя в системе образования. Новая и очень интересная информация! Она почувствовала, что устами Майка Моркена с ней говорил сам Бог и сам Бог направил ее.

На следующий день она позвонила в департамент образования Западного Фарго и запросила учительские документы Аарона Ноделя. Она получила объемистый пакет – даже прикасаться к нему было противно. С каждой страницы документов она слышала голос учителя, который просил ее несовершеннолетнюю дочь подождать еще пять лет и твердил, что не может дождаться, когда сможет покрыть все ее тело поцелуями.

А потом Арлена нашла нечто скорее удивительное, чем гадкое: несколько образцов почерка, которые не рассматривали во время суда. Она увидела заявление Аарона Ноделя о приеме на работу. Документы были написаны от руки, очень характерным почерком. Они могли бы помочь судебному эксперту сделать более точный вывод о том, что заметки в книге были написаны именно Ноделем. И тогда эксперту не пришлось бы говорить, что есть «признаки» сходства почерков, но однозначного вывода сделать нельзя.

Арлена не знала, что ей делать с этим открытием. Она подумала, не позвонить ли Джону Байерсу, но он давно перестал отвечать на ее звонки. В конце процесса Арлена собралась с духом и протянула ему руку, чтобы поблагодарить, но прокурор сделал вид, что не заметил. Она решила, что он все еще злится на нее – ведь она спрашивала, почему так долго не выдвигают обвинения. «Кого вы защищаете?» – напрямую спросила тогда Арлена. Но ни тогда, ни сейчас она не знала, кто же может выступить на ее стороне.

В ней жила только непоколебимая вера в слова дочери. Она все вспомнила, словно это было лишь вчера. Все показания, все доказательства. Смердящая свалка информации и вытекающая из нее грязная река ужасных мыслей. Ведь они попросту позволили системе растоптать их, потому что в тот момент они больше оплакивали кончину Марка Уилкена, чем думали о суде.

Арлена посмотрела на пустую половину кровати, словно ища совета. Убедит ли это людей в том, что именно Нодель написал ее дочери: «Не могу дождаться, когда тебе будет 18…»?

Она хотела кому-нибудь позвонить. Ей хотелось сказать миру: посмотрите, ну пожалуйста, посмотрите! Посмотрите, как нашу семью растоптали и забыли! Посмотрите, что они утаили! Она взялась за трубку телефона, но потом положила ее. Звонить было некому. Никому нет дела. Впрочем, разочарования Арлена не чувствовала. Разочарование означает, что ты привыкла, что жизнь идет по-твоему. Долгие годы она боролась за репутацию дочери, мужа, себя. И публично, конечно, но чаще всего она вела собственные процессы в своей одинокой спальне. Она долгие часы провела здесь, обдумывая каждый шаг своей семьи, каждый ужин, каждую поездку, каждую попойку.

На следующий день, когда Мэгги вернулась с работы, Арлена все ей рассказала. Она не знала, что делать. Хочет ли Мэгги что-то предпринять? Мэгги пожала плечами:

– А зачем, мам? Думаешь, на этот раз они мне поверят?

Арлена кивнула и пошла на кухню. Можно приготовить пасту или сварить суп. Или что-нибудь заказать.

– Что ты хочешь, Мэгги?

– Я не голодна, – отозвалась Мэгги.

Она устала. Целый день она работала с детьми, большинству из которых не повезло в жизни еще больше, чем ей самой. Она стала специалистом по детскому поведению.

– Мэгги, а пойдем куда-нибудь поужинать? Только ты и я…

После суда, после смерти Марка Уилкена Мэгги стала совсем другой. Она не хотела ничего прежнего. Тяжело, когда ты не можешь порадовать родителей. Но еще тяжелее иметь дело с разочарованным ребенком, который отвергает любые попытки его порадовать. Арлена поняла, что одного материнского отчаяния недостаточно.

Даже если женщины и будут услышаны, то чаще всего ими окажутся женщины определенного типа. Белые. Богатые. Красивые. Молодые. А лучше всего, чтобы присутствовали все эти качества.

Некоторые женщины, как моя мать, боятся говорить. Одна из первых героинь, с кем я беседовала, передумала, потому что она была влюблена и боялась, что разговор со мной лишит ее любви. Ее мать говорила ей, что разговоры о любви – самый верный способ любви лишиться.

Ту женщину звали Мэллори. Высокая, длинноволосая уроженка Доминиканской Республики – острова черного песка, нищеты и ветхих туалетов на пляже. До