этакий «премудрый пескарь» из сказок для взрослых русского классика Салтыкова-Щедрина. Ох, как не любил Альберт эту породу трезвомыслящих шкурников. Которые ищут везде корыстный смысл, и уж если не личную выгоду, то некую абстрактную пользу, нужную таким же олухам, как и сами. Эти люди лишены внутреннего полета, это безропотное стадо, почитающее только кнут над собой. Филистеры везде одинаковы, что в Германии, что в декадентской Европе, что здесь, в большевистской России.

Позвольте… Неужели он выбрал для себя стезю правительственного чиновника или конторского служащего, или, как максимум, повторил судьбу отца и деда, став учителем гимназии или профессором захудалого университета… Нет, он искал и нашел удел героичный, саможертвенный, доблестный, — поистине, в таком в полной мере воплощался смысл служения Отечеству. Ведь, чтобы там не говорили, — отличие военного от гражданского уже в том, что тот ставит на кон самою жизнь. Ибо на войне, как правило, убивают, а не лишают рождественских премий за канцелярские провинности. И уже потому, — за выбор иной, не бюргерской судьбы, — Альберт ни чета людишкам, коптящим небо ради хлеба насущного, погрязшим в добывании денег, или живущим на готовенькое, наследничкам-паразитам.

Да, конечно, по давности лет годы ученичества идеализированы… Ребячество — полагать себя молодцом, заслуживающим похвалы, но, что правда, перспективы перед ним открылись чудесные… И опять тот же рефрен, как и тогда, в пятнадцать лет: «Чего еще лучшего желать!»

Он последние годы часто размышлял о превратностях, изобилующих в жизни, думал так в минуты предстоящие сложному решению, когда неверный шаг, глупая бравада легко обернется полной катастрофой. Но не ставил под сомнение собственный выбор учебы в Hauptkadettenanstalt — это не обсуждалось, это было святое…

И еще… грустное, печальное в этой истории. Девятого марта 1920 года главной кадетской школы Гросс-Лихтерфельде на Finckensteinallee не стало. После поражения Германии, в соответствие Версальскому договору, Королевский прусский кадетский корпус, как элитное военное учебное заведений Германской империи, упразднялся. В насмешку устроили позорный фарс. Старших курсантов в парадной форме вывезли в Берлин, где в «торжественной церемонии» на Дворцовой площади, якобы по воле кадетов, передали ключи школы марионеточному «правительству республики». В бывших зданиях казарм кадетской школы поместили хранилища Рейхсархива, перевезя ящики из Потсдама. А в учебном корпусе устроили реальную гимназию, тем самым разрешили недоучившимся кадетам завершить среднее образование.

Пятого мая двадцатого года группа патриотически-настроенных курсантов сорвала с маковки новой гимназии черно-красно-желтый флаг Веймарской республики и вывесила черно-бело-красный флаг Германской империи. Кадеты отвергли изменение внутреннего распорядка, расформирование рот, сами делали построения, а также военные и физические упражнения. Последовали жесткие репрессивные меры.

Контингент кадетского корпуса обезлюдел. Гимназию заполонили гражданские люди, и еще вдобавок на территории открыли общеобразовательную школу. Пустое казарменное здание отдали полицай-президенту для размещения мобильных отрядов берлинской полиции. Эти нововведения сопровождались актами гнусного вандализма в отношении непревзойденного архитектурного ансамбля бывшей кадетской школы. Здание администрации вместе с кирхой порушили, в учебном корпусе уничтожили «фельдмаршальский зал», воинские фризы и геральдические атрибуты посбивали со стен. Начались многочисленные перестройки, и в конце концов, прежде безукоризненный комплекс торжественных зданий превратился в скучное скопище казенных строений. После прихода к власти национал-социалистов в этих помещениях разместились отряды СА и части национальной полицейской группы, с 1933 года там расположился лейбштандарт СС «Адольф Гитлер», полицейская группа «Генерал Геринг» и другие воинские формирования СС.

Вот, такой бесславный конец… Но Альберту «посчастливилось» в кавычках, разведчику уже не довелось быть свидетелем и очевидцем последних дней любимого кадетского корпуса Лихтерфельде, а уж тем хуже беспощадного уничтожения дорогих сердцу дворцовых архитектурных форм. Он даже не представлял себе, как теперь выглядит квартал, в границах Finckensteinallee и Altdolfetstrase c севера и юга, и Baselerstrase и Teklastrase с запада и востока.

* * *

Пора… Пришло время отправиться с обходом по участкам депо. Роман Денисович надел рабочую спецовку, чтобы не вымазаться о копоть или мазут в полутьме деповских цехов, по той же причине не забыл запастись фонариком на плоской батарейке, надвинул на лоб старую фуражку и пристально оглядел осиротившую без жены квартиру. Семь лет, как один год Ширяев с женой прожили тут, семь трудных, но и счастливых лет. Доведется ли сегодня вернуться сюда, увидит ли он еще раз ставший родным простенький интерьер, ляжет ли в ставшую холодной кровать… Одернул себя: «Нечего травить душу, еще поплачь, на дорожку…». Воткнул сзади за брючный пояс Walther, блестевший как новенький. Пошевелив мышцами спины, дал оружию поудобней улечься, вспомнив, положил в карман куртки еще одну коробочку пистолетных патронов. Бросил косой взгляд на отражение в зеркальце прихожей, щелкнул выключателем и вышел в летние сумерки.

Роман Денисович решил продвигаться по самому кратчайшему расстоянию, шел дворами. Внезапно инженером стали обуревать сложные, противоречивые настроения, опять странное двусмысленное раздвоение личности овладело агентом. Нужно честно сказать — подобные чувства и мысли стали часто теребить разум, сковывать волю, мешали целенаправленно, без оглядки делать работу военного разведчика — агента Абвера. Вот, только сегодня подвернулось нужное словечко — «без оглядки». Природный немец, кадровый офицер, Vaterland в состоянии тяжелейшей войны с Россией, а он непреложный патриот Германии, — внутренне тормозит, спотыкается, не делает порученное дело с полной отдачей и решительностью. И виной тут вовсе не страх, не опасение быть разоблаченным… Причина заложена в людях окружающих Ширяева-Арнольда, в обыкновенных русских людях, среди которых живет агент, в жителях поселка и станции Кречетовка.

Надрывным рефреном в голове зазвучали слова деповского парторга Николая Николаевича, пожилого человека, орденоносца, участника Гражданской войны. Странно, но сражения тех лет русские ставили в основу пропаганды советской воинской доблести, тут и песни, и книги, и фильмы. По ложной прихоти вымарали из книг и учебников героизм народа в империалистическую войну, в ту первую, страшную, — на истощение войну с Германией. Так о чем на каждой летучке твердил старый парторг, что постоянно хотел вбить в сознание рабочих… А, надо честно сказать, — люди и без напоминаний знали, что обязаны делать, что нужно «вкалывать» только на совесть.

С первых дней этой войны паровозное депо станции Кречетовка работало, как и вся Россия, под сталинским девизом «Все для фронта, все для Победы!» Предприятие перешло на военный режим и это потребовало непомерных усилий в организации слаженности и чёткости работы участков и подразделений. С началом войны, «социалистическое соревнование» целиком охватило коллектив депо, причем на местах возглавляли соревнования коммунисты и комсомольцы. Стремительное развитие получило в депо стахановско-кривоносовское движение — переход от отдельных рекордов к массовому перевыполнению норм.

Ширяев знал, видел этот энтузиазм собственными глазами, и, честно сказать, восхищался патриотическим настроем