ключом к их любви, – но все же дочери торговца была не по нутру эта ничем-не-связанность, эта вольница, так что в качестве благодарности за песню она сообщила ему о своей беременности, в надежде, что это пробудит в нем больше ответственности.

Ведь она носила ребенка, – что в конце концов подтвердилось после небольших хлопот.

Глава 38

Золотое вино

Повитухой в нашем фьорде была энергичная Гвюдфинна со Старого хутора, но она уже месяц как трудилась в Оудальсфьорде, где дети рождались один за другим, и Вигдис была вынуждена предать себя в руки врача, как и прежде, обретавшегося в старом Докторском доме, стоявшем чуть дальше вглубь Косы, чем Мадамин дом, на полпути до Хреппоправительского дома, крепко вставшего перед своими тунами сбоку от Болванского ручья.

Врач по имени Финн Г. Рейкьялин в ту пору жил там один, и дел у него было мало: несчастные случаи бывали редкостью в темное время года, когда люди в основном сидели по хуторам и вязали на спицах. А те, кто был хронически болен, уже давно махнули на этого врача рукой, потому что он в любом часу дня был пьян и вечерами долго сидел один со свечкой, поглаживал седую щетину на подбородке и пытался совладать с благородным искусством наливать в стакан хмельное, не расплескав, что не всегда легко давалось в густом алкогольном тумане, царившем в его гостиной. Но в годы учения Финн усвоил правило, что врачи из горлышка не пьют.

Вигдис уже давно могла бы узнать от мадам или экономки, что этот врач абсолютно бесполезен, да только она прежде никому не говорила о своем положении, даже подруге Сусанне, и тем более – мужу. Финн подошел к дверям в одной ночной сорочке с голыми ногами и лишь наполовину приоткрыл дверь, предоставляя девушке через эту щель рассказать, что ее беспокоит. Вид у врача был явно нелепый: борода клочьями, нос распух, – но Вигдис слишком верила в образованных людей, чтоб увидеть на нем следы алкоголя. С такими вопросами к нему на порог раньше явно никто не приходил, и ему пришлось долго почесывать свою редковолосую голову. Эта высокородная нездешняя барышня и впрямь считает, что такие события в ее утробе проходят по ведомству его, врача? Но так как она была пасторшей, он велел ей снова явиться с утра и принести с собой баночку утренней мочи.

На следующее утро она пришла к нему еще до рассвета, и он пригласил ее в свою контору, плюхнулся за письменный стол, поднес баночку к лампе, долго и тщательно рассматривал ее на свет, а потом отставил и начал расспрашивать Вигдис о ее личной жизни. Язык у него заплетался, и сейчас она увидела, что он хорошо залил за воротник, даром что было около восьми часов утра. А врач даже не пытался скрыть этот факт и регулярно прихлебывал из большой рюмки, которую держал за одним фолиантом на письменном столе – энциклопедией человеческих хворей.

Юной мадаме стало ясно, что она пришла сюда зря. Но Финну все же удалось долго удерживать ее на стуле перед собой бесконечными расспросами о ее здоровье и обыкновениях, сердцебиении, мочеиспускании, кроветворении. Его тон был механическим, а мысли явно витали далеко. Он вроде бы записывал ее ответы крупным пером, которое от души обмакивал в красивую чернильницу, но она видела, что это просто каракули, которые часто вылезают за пределы листка, на шершавую поверхность стола, где постепенно образовалась маленькая непросыхающая чернильная лужа. В конце концов ей удалось ускользнуть: она встала, сказала на прощание, что, мол, потом видно будет, и шагнула в прихожую.

И тут она вдруг хватилась баночки, которую принесла, и вернулась в контору, – только чтоб увидеть ее в руках врача, который по-прежнему сидел в своем тумане и только что осушил сей кубок до дна. Но крупной капле удалось избежать выпивания, и мадама увидела, как ее собственная золотистая влага мерцает в ламповом свете такого же оттенка, просачиваясь сквозь заросли щетины на кончике подбородка врача.

Глава 39

Любовь и искусство

В конце концов утреннюю мочу пасторши исследовала экономка Халльдоура, за день до того, как церковь сдуло южным ветром, и сообщила, что в ее утробе зародилась жизнь. Согласно народным поверьям, надо было под вечер положить начищенную иглу в рукомойник, наполненный мочой женщины, и если к утру игла останется такой же блестящей, как была, то новостей никаких нет, а если на ней появятся пятна ржавчины, значит, та женщина ждет ребенка. На основе этого народного верования Халльдоура развила свой собственный способ диагностики, который, впрочем, сама не могла детально описать. «Я просто вижу, и всё», – был ответ крупнокостной экономки, и мастерство, как всегда, не изменило ей, потому что вскоре Вигдис начало тошнить по утрам.

Но если она надеялась, что весть о ее положении пробудит в ее супруге чувство ответственности, то напрасно. Эта новость так обрадовала пастора, что он стал еще веселее и беспечнее и с тех пор целыми днями просиживал за своими нотными листками и сочинил две новые песни в честь своей супруги и одну – в честь ребенка, которого она носила. «Легконожки в мир мы ждем, / любезной нам во всем…» Казалось, пастор совсем забыл, в чем заключается его служба, и Вигдис приходилось дважды просить его ответить на письмо епископа по поводу постройки новой церкви и не забыть его напоминания о необходимости продолжать в приходе интенсивную деятельность в бесцерковный период.

В конце концов преподобный все-таки раскачался провести поминовение Сакариаса В. Эйнарссона, который пропал в тот день, когда улетела церковь; ходили даже слухи, что он утонул вместе с ней в море. Это было похоже на правду, потому что этот простыненосец – знаток календарей обычно по целому дню или по полдня проводил в доме Божьем. Мысль о том, что его дряхлое тело летало между полом, потолком и скамьями в церкви, которую ураган катил вдоль Косы, была кровавой и вызывала дрожь. В итоге Лауси первым из всех подал идею завести в церквях Исландии ремни безопасности; эту идею услышали немногие, и, конечно же, больше никто ею не проникся, а ведь она пришлась бы очень кстати, когда семь лет спустя ураганом опрокинуло одну церковь на Снайфетльснесе во время похорон, так что срочно пришлось рыть две новые могилы – «ураганные». Поминовение Сакариаса проходило в бадстове Старого хутора в присутствии его жителей и двух других пророков, оставшихся в живых, и сильно затянулось,