самую блестящую книгу во французской литературе». Доминик Бона подвела итог этой неоднозначной литературной карьере в парижском «Еженедельнике»: «Скоро роману «Здравствуй, грусть!» исполнится тридцать лет, но Франсуаза Саган не изменилась. Надо любить ее и следить за ее творчеством. Или стоять в стороне. Для ярых поклонников в новом романе есть все, что было в первом: молодость, радость, непринужденность. Скептики найдут здесь все те же недостатки: легковесность стиля и эти бесконечные «короче», «итак», за которыми она скрывает все, что ее не интересует». У критики не было единого мнения по поводу нового романа. В журнале «Экспресс» Матьё Гале, не стесняясь, высмеял его: «Потребовалось немало усилий, чтобы атаковать самый знаменитый акрополь французской литературы, делая вид, что такие личности, как Люсьен Шардон де Рюбампре или гордая мадам де Баржетон, урожденная Мари-Луиз-Анаис де Негрпелисс, никогда не существовали… Любой ученик коллежа, хоть немного увлекающийся чтением книг, воспримет это покушение как святотатство». И в заключение: «Здесь пьют дешевое вино, смотрят друг другу прямо в глаза. Время проходит, листья падают; все остальное лишь обман и разрисованные обои. Нет, действительно Франсуаза Саган не изменила свой стиль. По крайней мере нет смены декораций. Это гроза в стакане воды». В газете «Монд» Бертран Пуаро-Дельпеш не так строг: «В веренице фраз, скверных, как пиковый туз, у вечной школьницы есть и находки: таков шелест шелка, который ознаменовал восхождение романа «Здравствуй, грусть!» и который заставил знатоков прислушаться. Чудеса продолжают возникать непредвиденно: то это старческая рука с вздувшимися венами, выпирающими, словно тросы, то это Ангулем как город, а ля Карпаччо в ронсаровском пейзаже, как и хваленый и восхваляющий себя шарм жителей Шаранты, какие-то белые платья на фоне темной травы; жестокость, из которой рождается гордость принадлежать самому себе…»

Благодаря романам «Женщина в гриме» и «Нависшая гроза» Франсуаза Саган вновь завоевала успех и уважение к себе. Однако отношения писательницы и Жан-Жака Пове-ра начали ухудшаться. Последний не знал о том, что его уволили без уведомления. Франсуаза Верни, энергичный литературный директор издательства «Галлимар», сделала предложение Франсуазе Саган, и она охотно, ни минуты не сомневаясь, приняла условия ее контракта. «В то время было не трудно пригласить Франсуазу Саган к сотрудничеству, — вспоминает Франсуаза Верни. — У нее было немало неприятностей с предыдущими издателями. Она была несколько нерешительна. Эта женщина одновременно сильная и хрупкая. Я всегда восхищалась ее изящным пером? Когда она жила с Пегги Рош и сыном Дени на улице Шерш-Миди, мы часто виделись с ней». Романистка, переходящая от редактора к редактору, пообещавшая рукопись Франсуазе Верни, решила собрать некоторые статьи, написанные для журналов и газет. Она даже перетряхнула ящики своего стола в поисках неизданного материала. В марте 1984 года вышла книга «В память о лучшем», которая ознаменовала важный этап в ее творчестве. Она собрала в одном произведении наброски портретов и автобиографические рассказы, чем вызвала восхищение своих учителей. Миф о ней потускнел. О ней меньше стали говорить как о редком явлении, чаще — как о писательнице. В первый раз со времени выхода романа «Синяки на душе» она начала рассказывать о себе, вспоминала о своей безумной гонке за Билли Холидей во время своею второго путешествия в Америку [29] сопровождении Мишеля Маня и о своих замечательных встречах с Теннесси Уильямсом или Орсоном Уэллсом. Ома также рассказала о своей страсти к книгам, к театру, к играм в казино, к скорости и к Сен-Тропезу. Она вспоминала о своем «Признании в любви к Жан-Полю Сартру», опубликованном в «Эгоисте» в 1979 году, и набросала симпатичный портрет Рудольфа Нуриева, которого она встречала раз или два в парижских ночных кафе, а позже в Амстердаме под проливным дождем, когда он давал интервью журналу «Эгоист». «Ему не занимать шарма, великодушия, впечатлительности, воображения, потому у него пятьсот разных ликов, и, наверное, этому есть пять тысяч психологических объяснений.

Разумеется, я не льщу себя надеждой, что разобралась в Рудольфе Нуриеве — звезде, наделенной гениальностью»[29], — писала она.

На этот раз у критики единое мнение. Это благодатные моменты ее жизни, и описывает она их с не меньшей радостью. Они восхищают даже тех, кто относится к ней сдержанно. Жорж Урден написал в журнале «Ви»: «Последняя книга, опубликованная Франсуазой Саган, восхитительна… У нее скандальная и ничтожная репутация. Такое суждение абсурдно. Она описывает общество, в котором живет и которое действительно бездуховно, но она неутомимо задает своим внимательным и верным читателям, каковым я и являюсь, глубокие, хорошие и ставящие в тупик вопросы. Например, есть ли у жизни смысл». Что до Жозиан Сави-ньо, журналистки из газеты «Монд», то она рассказывала: «Когда Франсуаза Саган закрывает за собой дверь, говоря с улыбкой, еще раз взъерошив свои светлые волосы: «Спасибо, что пришли», — расставание проходит на самой оптимистической ноте. И это несмотря на то что в наше время только и говорят о безопасности, когда многие, вероятно, хотели бы узнать день сдоей собственной смерти. Франсуаза Саган после тридцати лет безумств и великодушия продолжает прожигать свою жизнь с радостью и 6 эти сложные времена подает нам пример изящности бытия». Бернар Франк также присоединил свой голос к этому хвалебному хору. Он вновь вспомнил об успехе романа «Здравствуй, грусть!» и попытался проанализировать реакцию тех, кого назвал «скучным стадом литературных критиков»: «Возможно, больше всего критиков раздражает в Франсуазе Саган то, что они не могут не говорить о ней, словно бабочка, которая от огня обжигает себе крылья. После каждого нового салонного романа критика клянется всеми богами, что больше никогда этого не сделает, что у нее есть кое-что получше. У нее свои интересы, и вообще ей есть чем заняться. И так далее и тому подобное. Но когда появляется новое произведение Саган, она тут же забывает свои святые обеты и сокровенные намерения и с жадностью прочитывает его. Саган — это ее грех. Но после того как книга прочитана, она начинает метать громы и молнии…»

В марте 1984 года Саган стала звездой четвертого Книжного салона вместе с Людмилой Черицой, автором книги «Любовь у зеркала» («L’Amour au mirror»), с бароном Ги де Ротшильдом («Против большого состояния…», «Contre bonne fortune…»), Жанной Бурен («Дамская комната», «La Chambre des dames») и Валери Жискаром д’Эстеном («Две француженки из трех», «Deux Françaises sur trois»). Франсуаза Саган дала триста автографов к книге «В память о лучшем», моментально вспомнив о своем первом пребывании в Соединенных Штатах. Тогда она писала: «With all my sympathy», не ведая, что это коварное выражение означает по