— Это было на самом деле? — мягко спрашиваю я.

Это личный вопрос, но я полагаю, что это она решила рассказать мне об этой скрытой части своей жизни. Может быть, часть ее устала хранить секреты.

Может быть, она хочет выдать правду миру и быть судимой за это, что бы ни случилось.

— Яков и я? — она спрашивает.

— Да.

Она улыбается. Это говорит мне больше, чем слова. — Это было настолько реально, что заставило нас подумать, что у нас есть совместное будущее, — говорит она.

— Действительно?

Никита кивает. — Полагаю, это была еще одна причина, по которой Яков начал разбирать «Братву» и продавать ее по крупицам.

— О Боже, — выдыхаю я. — Вы собирались сбежать вместе?

— У нас не было определенного плана, — признается она. — Это была такая невозможная вещь, которую мы пытались сделать. Но Яков был полон решимости в какой-то момент отступить от Братвы.

— Почему он тогда просто не передал ее Виталию? — Я спрашиваю. — Он, должно быть, знал, что у его младшего брата большие амбиции.

Никита вздыхает. — Это была единственная причина, по которой он придумал этот план. Он хотел искоренить власть Воробьевых, чтобы, если Виталий возьмет верх, он не смог бы напасть на нас со всей силой Братвы за спиной. Виталий был бы слишком занят, собирая осколки, чтобы беспокоиться о том, куда пропала его жена.

— Ты собиралась забрать мальчиков? — Я спрашиваю.

Она улыбается, но это чуть не разбивает мне сердце. — Мы были такими наивными. Мы планировали взять все троих.

— Максим, тоже?

Никита кивает. — Яков отказался оставить Максима. Поскольку без Исаака или Богдана я не представляла себе пути, я поняла. На самом деле, это заставило меня полюбить его еще больше.

— Ох, Никита, — говорю я, кладя свою руку на ее. — Мне жаль…

Она пожимает плечами. Жест тяжелый от старой боли. — Это был глупый и наивный план. Это никогда бы не сработало. Но Яков был достаточно мечтателем, чтобы поверить в это. А я была молода и влюблена. Мне казалось, что он мог бы свернуть горы, если бы захотел.

— Ты уверена, что Виталий никогда не знал о вас двоих? — Я спрашиваю.

Никита уверенно кивает. — Он никогда не знал. Если бы он это сделал, меня бы вытащили и четвертовали. И Якова постигла бы гораздо более ужасная смерть. Как это было, он был отравлен медленно. Через некоторое время. Это было сделано так тонко, что даже я не подозревала до последнего возможного момента. А к тому времени было уже слишком поздно.

Я в смятении качаю головой. — Не могу представить, через что тебе пришлось пройти.

Ее глаза затуманиваются от воспоминаний. — Его смерть была худшим днем в моей жизни. Его похороны были вторыми по значимости. Приходилось стоять в сторонке и смотреть, как Светлана играет скорбящую вдову. Я должна была стоять там, где она. Возможно, она носила титул его жены. Но у меня было его сердце.

— Ты когда-нибудь спорила со своим мужем о том, что он сделал?

Никита иронически улыбается мне. — У меня нет такой храбрости, как у тебя, Камила. Я не кричала, не кричала и не обвиняла. Я не показывала свою боль и гнев. Это только вызвала бы у него подозрения. Однако я сопротивлялась. Я сопротивлялась в тени, когда он не обращал внимания.

Я хмурюсь. — Я не понимаю…

— Мне пришлось ждать годы, — говорит мне Никита. — Я должна была правильно рассчитать время. Но после того, как Максим начал сопротивляться, задаваясь вопросом, как умер его отец, я решила, что пора действовать.

— Никита…

— Он был так уверен в ошейнике, который накинул мне на шею, что ни разу не подумал, что я могу укусить в ответ. Я играла послушную жену, а он ел то, что я ему давала, пил коктейли, которые я для него готовила. Когда у него начали проявляться симптомы, он ни разу не задался вопросом, почему он испытывает то же самое, что убило его брата.

У меня отвисает челюсть. Я смотрю на Никиту, пытаясь примирить спокойную, сдержанную женщину, которую знаю, с роковой женщиной, убившей своего мужа в отместку за любовника.

— Я… я думала… Исаак сказал мне, что Максим убил Виталия? — Я спрашиваю.

— О, он точно пытался, — говорит мне Никита. — Он направил человека именно для этого. Я просто опередила его.

Мою кожу покрывают мурашки. Почему я не видела это раньше? Эта женщина хитра и опасна, тем более из-за своей непритязательности.

Как легко не заметить.

— Исаак и Богдан все еще считают, что Максим виноват в смерти их отца?

Никита кивает. — В смерти Виталия обвинили крота, которого Максим посадил в доме. Но это не его заслуга. Это была моя. Только моя.

Я продолжаю пялиться на нее. Она гордится тем, как убила Виталия. Она гордится тем, что ей удавалось так долго хранить тайну, и никто ее не подозревал.

Часть меня охвачена благоговением.

Часть меня в ужасе.

— Никита, — говорю я, кладя свою руку на ее. — Я ценю все, через что ты прошла. Но… твои сыновья заслуживают знать правду.

Она вздыхает. — Я думала, ты можешь это сказать.

— Поэтому ты мне сказала?

— Может быть, — признает она. — Может быть.

Я нажимаю. — Я не знаю, что это изменит, но я знаю, что Исаак и Богдан сейчас там, потому что они думают, что Максим убил их отца.

— Это не единственная причина.

— Нет, я это знаю. Есть целый ряд вещей, заставляющих их руку. И я могу утверждать, что понимаю лишь некоторые из них. Но Никита, если эта информация имеет возможность что-то изменить, то нужно ей поделиться со всеми. Не только со мной..

— Максим и Светлана не собираются слушать.

— Ты отомстил за отца Максима. Ты отомстила за мужа Светланы. Ты не думаешь, что это изменит их?

Она дарит мне мягкую улыбку. — В тебе еще много наивности, дитя.

Я вздыхаю. — Я знаю, что сейчас я, вероятно, самый невежественный человек в этом доме. Возможно, несколько месяцев назад это свело бы меня с ума. Но ты знаешь, что? мне уже все равно. Если наивность дает мне возможность надеяться, то я с радостью прыгну в эту кроличью нору. Надежда слишком ценна, чтобы ее терять.

Я встаю и протягиваю женщине руку.

— Меня из этого дома не выпустят, Никита. Не без тебя.

Она моргает. — Ты хочешь, чтобы я отпустила тебя?

— Нет, я хочу, чтобы ты пошла со мной.