что после события Ориген жил еще 28 лет. Все это противоречит истории. Деций царствовал от 249 г. до конца ноября 251 г.; но Ориген в это время ни разу не был в Александрии и умер в 253 или 254 г. Значит, он пережил Деция на 2–3 года, а не на 28 лет. Если событие, рассказываемое Епифанием, было, как говорят, за 28 лет до смерти Оригена, то оно не имело никакого отношения к гонению Деция, да и вообще к какому-то ни было известному гонению, потому что предполагаемое событие падает на 224 или 225 г., т. е. на первые годы царствования Александра Севера, на такое время, когда, как это хорошо известно, совсем не было официально объявленного гонения на христиан.

С другой стороны, как могло случиться, что о таком важном событии никто не свидетельствует, кроме Епифания? Как понять, что ни один из врагов Оригена не упоминал об этом событии с целью очернить неприязненное лицо, и что ни один из апологетов Оригена не принял на себя труд оправдать последнего от обвинения? Не служит ли это доказательством того, что рассматриваемый факт не имеет и признака истины? — Наконец, мы понимаем, когда рассказывается, что гонители, чтобы заставить молодых христианских дев отречься от христианства, грозили им, в случае сопротивления, отдать их целомудрие на поругание, и, случалось, отдавали их на поругание палачам; но есть ли смысл в известии, что будто нечто подобное языческая власть хотела сделать с Оригеном, этим философом, которого все знали как человека в высшей степени ученого и добродетельного, этим старцем, которому тогда было 65 лет? Судебная процедура в отношении к христианам, нет сомнения, была иногда сурова и отличалась варварским характером, но едва ли когда была такой смехотворной, как выставляет ее рассказчик, заставляя представителей императорской власти отдавать ни с чем не сообразные и смешные распоряжения. Смешной рассказ Епифания скрывает под собой какую-либо ошибку или же смешение имен. Вообще, можно утверждать, что известие Епифания о том, что Ориген позволил себе принести языческую жертву, не имеет под собой никакой исторической основы. Вместе со всей христианской древностью мы верим, что александрийский учитель, будучи заключен в тюрьму, наказываем и угрожаем смертью, не выказал никакой слабости в христианском исповедании, но оставался твердым и достойным самого себя.

Несмотря на то, что сочинение Обэ отличается строго критическим направлением, оно нигде не впадает в гиперкритику. Критика его нигде не имеет в виду уронить достоинство предмета. Сравнивая это новое сочинение Обэ с двумя прежними его сочинениями, посвященными тоже эпохе гонений (I–III в.), мы находим, что рассматриваемое сочинение читается с гораздо меньшим интересом, чем прежние. Это зависит отчасти от того, что значительная доля сочинения написана на основании писем Киприана, а эти письма изучены в богословской литературе превосходно. Нового можно было сказать очень мало. Без сомнения, дальнейший том по истории гонений Обэ посвятит эпохе Диоклетиана. Ввиду того, что эта эпоха замечательна сама по себе и представляет множество трудностей при изучении, можно ожидать, что талантливый исследователь одарит ученый мир интереснейшей книгой.

3) Bestmann Н. I. Geschichte der christlichen Sitte. II Theil: Die katholische Sitte der alten Kirche. Nördlingen, 1885.

Перед нами обширный том, вмещающий в себе свыше 700 больших страниц. К сожалению, нельзя сказать, чтобы достоинства сочинения соответствовали его объему. Труд автора не окупается…

В предисловии автор говорит: «Чем старательнее исследуется церковная древность, тем более исчезает тот идеальный образ, какой составился о первых веках христианства» Тем не менее, замечает автор, «этой Церкви со всеми ее несовершенствами принадлежит моя любовь».

За что любит автор древнюю Церковь, что в ней он находит хорошего, в чем заключается ее сила, величие и значение, — этого никак нельзя определить, если древняя Церковь действительно была такова, какой он ее изображает. А изображает ее он в красках, далеко не радужных. Церковь первых трех веков обыкновенно считается богато одаренной нравственными силами. Не то видим в изображении автора. Даже к этой заре христианской Церкви он относится холодно, скептично; чуть не на каждой странице своей книги он читает первохристианам наставления, предостережения, поучает их, как должно бы жить. Автор остается всем недоволен в нравах древней Церкви. Вину порчи церковной жизни он находит везде — в иерархии, во влиянии иудейства на христианство, во влиянии язычества на то же христианство. Тон иеремиады слышится во всех рассуждениях автора. Каким образом иерархия могла испортить первохристианскую жизнь, об этом автор говорит так: «Различны факторы христианской жизни. Жизнь общества первоначально (когда же? — А. Л.) была только плодом самой свободной и самой свежей связи всех отдельных членов. Но эта энергия, которая одушевляла каждого члена, была у них скоро отнята. Эту энергию общество потеряло, благодаря своим чиновникам (т. е. лицам иерархическим). Ибо осуществление нравственной жизни теперь перестало быть выражением непосредственной живой веры во Христа, а опиралось на правила, которые стали составлять в руководство общества учители, люди знания. Субъективный пафос исчез, индивидуальной энергии не стало; нравственность стала существенно символически-ритуальным действованием. Вообще, перевес общественного фактора над индивидуальным всегда сопровождается затемнением нравственного мировоззрения. В той мере, как скелет общественной жизни, органы его, чиновники и нормы выдвигались все более и более вперед, в той же мере в нравственной самодеятельности на первый план выступило, как вещь самая существенная, внешнее дело, а не внутреннее расположение. Религиозная деятельность лишилась нравственной цели, добрыми делами стали посты, молитвы (?), раздача милостыни» (S. 79). Как рано произошло такое изменение положения христианского общества к худшему, об этом мы узнаём из суждения автора о времени происхождения памятника «Учение 12-и апостолов». Этот памятник, по мнению автора, появился в Церкви еще до окончания I в., а так как в этом памятнике рекомендуется как дело доброе то, в чем автор видит искажение христианской жизни (посты и пр.), то значит и одного века христианское общество не прожило так, как было бы желательно немецкому ученому (S. 147). К такому извращению чистого характера христианства вело, по воззрению Бестманна, и иудейство в лице иудео-христиан (точнее, евионитов), вскоре после разрушения Иерусалима смешавшихся с христианами из язычников. Автор говорит: «Велико было влияние иудео-христиан на внутренний ход языческо-христианской Церкви. Достаточно было несколько десятилетий после разрушения Иерусалима, в течение которых иудео-христиане встали в близкие отношения с христианами из язычников, достаточно было, чтобы или прямо привить к христианскому обществу из язычников их практические идеалы и идеи, или же пособить укорениться в среде христиан из язычников другим идеалам, не менее неправильным, хотя и несходным с их собственными идеалами Говорим о том,