Шрифт:
Закладка:
До конца XVIII века иностранное предпринимательство в России главным образом было связано с торговлей; оно зависело как от объёмов, так и от структуры экспортно-импортных оборотов. Купцы-банкиры преимущественно европейского происхождения разворачивали свою деятельность в крупных портах страны. А имперское правительство с конца 1760-х практиковало регулярные заграничные займы, и к 1861 году внешняя задолженность России достигла 350–450 млн рублей[1586]. Однако целенаправленное масштабное привлечение иностранных ресурсов началось с отменой крепостного права в рамках либеральной политики, проводимой министром финансов М.Х. Рейтерном. Важнейшим элементом модернизационного курса был провозглашён импорт капиталов. За первое пореформенное двадцатилетие их прилив составил невиданную доселе сумму — 2,1 млрд рублей (по 100 млн ежегодно); эти средства пошли на создание рельсовой сети[1587]. За следующие двенадцать лет, вплоть до промышленного подъёма 1890-х, приток капиталов уменьшился до 600 млн рублей, из них 75 % предназначалось для железнодорожного строительства. С 1893 по 1900 год иностранные вложения возросли до 1,2 млрд рублей, а до первой русской революции достигли 1,9 млрд рублей (в среднем 173 млн в год). В это время значительная часть поступивших средств — почти 45 % —впервые была инвестирована непосредственно в российскую промышленность[1588]. Эти цифры, введённые специалистами в научный оборот, сегодня хорошо известны. Они отражают определённые экономические повороты пореформенного периода, и в этом смысле представляется весьма перспективным увязать политику внешних заимствований с изменениями в хозяйственной стратегии.
Царствование Александра II характеризуется ярко выраженными либеральными приоритетами, когда считалось возможным в кратчайшие сроки запустить в России капиталистический проект. Принятое «Положение о пошлинах за право торговли и других промыслов» очерчивало круг участников коммерческой деятельности, устанавливало порядок налогообложения, утверждало право заниматься торговлей и промышленностью любому человеку, независимо от состояния и сословия (за исключением священнослужителей РПЦ, протестантских проповедников и низших воинских чинов). Текст содержал даже такую новацию: «Всем без изъятия лицам, состоящим на службе государственной или по выборам, а равно их жёнам и детям дозволяется беспрепятственно получать свидетельства купеческие и промысловые. Лица эти могут вступать в подряды и поставки на общем основании, за исключением лишь тех ведомств, по которым они состоят на службе»[1589]. Власти рассчитывали, что участие в коммерции госслужащих стимулирует капиталистические реалии. Такая вольница омрачалась только одним обстоятельством: в случае банкротства коммерческого предприятия учредивший его чиновник подлежал увольнению со службы. «Положение…» было продублировано через пару лет, в 1865 году, с уточнениями сугубо фискального порядка (сбор сведений о торгах и промыслах, взимание недоимок и т. д.)[1590]. Этот документ свидетельствовал о намерении правительства всемерно расширить круг участников товарно-денежных отношений.
Однако предложенной предпринимательской свободой воспользовались далеко не все. Характерно, что купеческое сословие в 60-70-х годах XIX века стало пополняться в основном за счёт зарубежных предпринимателей. Начиная с 1860-х страницы «Полного свода законов Российской империи» пестрят уставами учреждённых иностранцами товариществ и обществ в разных отраслях промышленности[1591]. Даже в Москве за первые два десятилетия после отмены крепостного права среди включённых в первую купеческую гильдию числилось 60 иностранных подданных, 10 дворян и всего только 8 выходцев из крестьян[1592]. Получается, что местная предпринимательская активность уступала наплыву зарубежных дельцов. Конечно, здесь сказалось упразднение в 1863 году наиболее массовой третьей гильдии: ведь сразу повести крупное дело довольно трудно. Так или иначе, появление новых купцов, выросших на ресурсах внутреннего рынка, практически прекращается, позиции же известных фамилий закрепляются. С этого времени верхи торгово-промышленного сословия становятся гораздо менее подвижными, чем в дореформенный период; одновременно и купеческое звание теряет свою привлекательность[1593]. С другой стороны, эти процессы завершили формирование мощного купеческого клана, группировавшегося вокруг Москвы. Расширение иностранного присутствия действовало на представителей этого клана удручающе, поскольку здесь рассматривали внутренний рынок как свою исконную вотчину, где не должны хозяйничать чужаки.
Наиболее крупное столкновение купеческой элиты и иностранных деловых кругов произошло в ходе приватизации Николаевской железной дороги (1868 год). На этот прибыльный актив претендовали Московское товарищество, куда вошёл весь цвет купечества вместе со славянофильской интеллигенцией, и Главное общество российских железных дорог, учреждённое в Париже французскими финансистами и царскими придворными кругами. Продажа Николаевской дороги имела не только экономическое, но и общественно-политическое значение. В этом были уверены прежде всего участники товарищества: для них речь шла не столько о конкретной хозяйственной проблеме, сколько о направлении, по которому должна развиваться отечественная промышленность. В записке, направленной в правительство, говорится: «Русская предприимчивость не имеет в своём Отечестве поля, на котором она могла бы разрастись и развиваться. Все современные предприятия России, организуясь на иностранные капиталы, подпадают неизбежно под влияние иностранцев или руководимы ими, питают их промышленные силы и им несут свои прибыли и доходы…»[1594]. Однако правительственные верхи и император Александр II сделали всё, чтобы прибыльный актив достался Главному обществу российских железных дорог. Такое решение мотивировалось необходимостью поддержать стоимость акций этого предприятия, чему способствовала сделка с этим крупным транспортным активом[1595]. Возмущение сторонников Московского товарищества не имело пределов. М.Н. Катков на страницах своего издания сожалел, что «дело пришлось решить не в пользу Русского Товарищества», и высказал пожелание, чтобы лица, составившие его, «не покинули своё намерение послужить железнодорожному делу в России»[1596]. И действительно, «этим лицам» пришлось довольствоваться менее привлекательным: основные концессии получали те, кто был тесно связан с европейскими финансами и биржами; купечество при дележе могло рассчитывать лишь на менее привлекательные активы. В качестве компенсации правительство не стало чинить предпринимателям из народа препятствий в приобретении Курской железной дороги, и в 1871 году право на эксплуатацию этой ветки перешло под контроль московской группы[1597]. В целом же власти с большой долей скепсиса относились к стремлению крупного купечества предстать в роли локомотива экономики, считая их квалификацию и уровень образования совершенно недостаточными.
В 1870 году состоялся Петербургский торгово-промышленный съезд — столичная буржуазия легко получила на него высочайшее дозволение. Это был первый в истории страны крупный публичный форум, устроенный предпринимательскими кругами. Вскоре московская группа решила последовать их примеру и инициировать дебаты о нуждах торговли и промышленности на собственном съезде. В конце 1871 года к работе приступил распорядительный комитет по устройству мероприятия. Купечество Центрального региона буквально
