Шрифт:
Закладка:
Коль и Геншер теперь почувствовали себя в состоянии выложить на стол свои подробные предложения по сокращению численности бундесвера. Они предложили цифру в 370 тыс. человек к 1994 г. по сравнению с совокупной цифрой в 480 тыс. военнослужащих ФРГ и 160 тыс. военнослужащих национальной армии Восточной Германии в 1990 г.
Их предложение состояло в том, чтобы объявить об этом сокращении немецких войск, как только шедшие в то время переговоры о сокращении обычных вооружений будут осенью завершены. Их кульминацией должно было стать то, что они назвали «Веной I»: подписание договора об обычных вооруженных силах в Европе[704].
Горбачев согласился. Он также довольно быстро согласился с графиком вывода советских войск, отметив, что поговорит с министром финансов Германии, чтобы выработать адекватный компенсационный пакет. Но советского лидера больше волновала тема НАТО. В типично советском стиле ведения переговоров он возобновил свое наступление – вернувшись к вопросам, которые, по мнению немцев, уже были согласованы, – чтобы проверить стойкость другой стороны. По мере того как он в своих рассуждениях продвигался вперед, начинало казаться, что он даже отказывается от своей предыдущей уступки в отношении членства Германии в НАТО, утверждая, что он хотел, чтобы «новая суверенная Германия заявила, что она понимает советские опасения и что никакого расширения НАТО на территорию ГДР не произойдет». Шеварднадзе буквально набросился на то, что он назвал «очень серьезным вопросом», вернувшись к теме бомбы: «Нельзя допускать распространения структур НАТО на ГДР и размещения там ядерного оружия после вывода советских войск»[705].
В течение почти четырех часов обе стороны так и эдак вели важнейшие словесные игры о НАТО. Иногда Горбачев уступал немцам, но только затем, чтобы отступить и подтвердить старые позиции. Переговоры с таким собеседником были чрезвычайно утомительными и требовали большого внимания и мастерства от Коля и Геншера, которые должны были держать себя в руках и сохранять концентрацию. Но они это сделали. Тактика, которая сформировалась под давлением, заключалась в том, что периодически Коль кратко излагал пункты, по которым были достигнуты договоренности (один, два, три), временно оставляя в стороне более противоречивые вопросы и спорные формулировки только для того, чтобы вернуться к ним после достижения прогресса в других областях. Со своей стороны, Геншер, как правило, вступал в дискуссии – часто очень эффективно, формулируя принципиальные положения, которые Советы сочли бы невозможными оспорить.
Используя эту тактику ведения переговоров и работая сообща, немецкому тандему удалось достичь согласия по достаточному количеству мелких пунктов, чтобы в конечном итоге обеспечить большую сделку, которую они желали для своей страны: полный суверенитет после объединения, членство в НАТО и полный вывод Советской армии в течение четырех лет. Было также решено, что все внешние аспекты единства Германии должны быть урегулированы в преддверии саммита СБСЕ, запланированного на ноябрь в Париже. На самом деле Коль и Геншер уступили только по двум пунктам.
Во-первых, на территории Восточной Германии не будет никаких иностранных войск (НАТО), пока там находятся советские войска: туда могут войти только бундесвер и силы территориальной обороны, не находящиеся под командованием НАТО. И во-вторых, объединенная Германия, подобно ФРГ в 1954 г.[706], навсегда отказывается от приобретения какого-либо атомного, биологического или химического оружия[707].
Тем же вечером, измученные, но находясь в приподнятом настроении, немцы улетели домой[708]. На следующее утро Коль провел в Бонне оптимистичную пресс-конференцию по поводу состоявшегося исторического соглашения, подчеркнув двойную приверженность объединению Германии и продолжению членства в НАТО. С необходимым вниманием к Польше канцлер также заявил, что новая Германия будет соблюдать существующие границы Восточной и Западной Германии и включать Берлин. И он также объявил о проведении двусторонних переговоров с Москвой об экономическом сотрудничестве. По словам одного американского журналиста, канцлер был «улыбчиво самоуверен и умеренно самоуничижителен», т.е. был доволен тем, чего он достиг, но старался не акцентировать этого из-за исторических тревог соседей Германии. Коль пообещал, что объединенная Германия мирным путем вернет себе место в центре Европы, больше не превращаясь при этом в угрозу. Он, как обычно, подчеркнул, что преобразованная Германия будет по-прежнему твердо привержена европейской интеграции и европейским идеалам демократии[709].
В Вашингтоне Буш публично приветствовал двустороннюю сделку на Кавказе как «отвечающую наилучшим интересам всех стран Европы, включая Советский Союз». При этом он подчеркнул, что Соединенные Штаты были «в авангарде» переговоров об объединенной Германии с момента падения Стены. Но в частном порядке чиновники администрации прекрасно осознавали символику произошедшего: это была сделка, достигнутая Колем и Горбачевым на Кавказе, когда Буш находился за 5 тыс. миль от них. Совершенно не в курсе событий был и Бейкер, пока не услышал новость из средств массовой информации, когда его самолет остановился для дозаправки в ирландском аэропорту Шеннон[710].
Политические оппоненты Буша воспользовались ситуацией. Конгрессмен Ли Гамильтон, высокопоставленный демократ, выразился предельно жестко: «Это как никогда ясно показывает, что именно немцы возглавляют западную политику» в отношении СССР. «Я не говорю, что это вина Джорджа Буша, – аккуратно добавил Гамильтон, – и я не говорю, что мы перестали быть державой», но его намек был понятен. Действительно, как заметил один западноевропейский посол, «не осталось даже фигового листка», чтобы скрыть тот факт, что Бонн вел переговоры об объединении Германии на своих собственных условиях. Даже члены собственной политической партии Буша признали, что канцлер изменил международное положение Германии. «Раньше Коль приходил сюда как проситель, – заметил один сенатор-республиканец, – но теперь он входит с парадной лестницы, и даже старшие подчиняются ему. Он, конечно, вежлив и добродушен, но доминирует в беседах»[711].
В Москве советская пресса подчеркивала положительные стороны произошедшего («Восток и Запад сошли с тропы войны и встали на путь доверия и сотрудничества», – писали «Известия»[712]), но интриговавшие против Горбачева его коллеги в Кремле – многие из них превратятся в его политических оппонентов – были совершенно ошеломлены тем, как все повернулось: по словам Валентина Фалина, заведующего международным отделом ЦК КПСС, произошла ни много ни мало «ликвидация ГДР». Они были взбешены тем, что им сообщили немногим больше, чем можно было прочитать в советских газетах. Фалин жаловался в своих мемуарах, что ключевые записи встреч Горбачева и Шеварднадзе с их западными коллегами не были доведены до сведения членов Политбюро. Его возмущало, что его самого оставили на обочине. Аналогичные жалобы высказывали начальник КГБ Владимир Крючков, министр обороны Дмитрий
