Шрифт:
Закладка:
Для этих консервативных критиков Горбачев был почти предателем, который промотал результаты триумфальных побед СССР в Великой Отечественной войне – отказался от с таким трудом завоеванной советской сферы влияния в Восточной Европе, продал Восточную Германию и оставил СССР на милость своих врагов в холодной войне[714]. Но больше всего их раздражало международное признание Горбачева как великого миротворца, особенно после саммита в Архызе, когда он «положил конец войне с немцами»[715].
Эта «Горбимания» достигла нового пика 15 октября, когда в Осло объявили, что советскому лидеру присуждается Нобелевская премия мира 1990 г. за «его ведущую роль в мирном процессе, который характеризует важную составную часть жизни международного сообщества». Нобелевский комитет приветствовал Горбачева как человека, который привел к радикальным политическим переменам в Советском Союзе и произвел революцию во внешней политике Кремля с момента прихода к власти. Его хвалили за изменение фундаментального характера отношений между сверхдержавами и за его соглашения о контроле над вооружениями. Также упоминалось о том, что он вывел Советский Союз из Афганистана и позволил народным революциям свергнуть твердолобые коммунистические правительства в Восточной Европе, проложив путь к единству Германии. Хотя, по мнению Нобелевского комитета, у этих исторических изменений было много причин, именно Горбачев внес решающий вклад в обеспечение большей открытости и доверия в международных делах. Ни один лидер Советского Союза никогда не получал Нобелевской премии мира или такого громкого международного одобрения[716].
***Несмотря на похвалы Горбачеву, главным архитектором новой советско-германской разрядки, а также ее главным бенефициаром был Гельмут Коль. На Кавказском саммите, прошедшем в основном на его условиях, он действительно ухватился за мантию истории. И благодаря этому дипломатическому перевороту он теперь был практически уверен в том, что станет для потомков канцлером единства. Благодаря своим двусторонним отношениям почти на равных с двумя сверхдержавами он ловко оттеснил англичан и французов и сделал возможным возрождение Германии как международного субъекта.
Это был неплохой результат для девяти месяцев напряженной работы. Пришло время для отпуска[717]. Коль (и вместе с ним Тельчик) взял отпуск на целый месяц, с середины июля по середину августа. Делегациям встречи 2+4 было поручено составить «Договор об окончательном урегулировании в отношении Германии». Тем временем две немецкие бюрократии должны были завершить подготовку «внутренних» юридических документов для объединения в ходе интенсивных внутригерманских переговоров. А министру финансов Тео Вайгелю было поручено рассчитать точную сумму дойчмарок на «чеке» СССР за разрешение отпустить немцев.
На встрече министров иностранных дел 2+4 в Париже 17 июля – на следующий день после германо-советского саммита – Бейкер, Хёрд и Дюма тепло приветствовали новости с Кавказа. Но главной темой были границы Германии, и по этой причине, в виде исключения, во встрече была приглашена принять участие и Польша. Теперь полякам стало ясно, что, поскольку немецкое единство получило благословение Москвы, их собственные рычаги влияния в этом вопросе резко ослабли. С другой стороны, Четыре державы заявили в Париже, что границы объединенной Германии будут окончательными и определенными. В этом контексте министр иностранных дел Польши Кшиштоф Скубишевский согласился с тем, что два двусторонних договора – о границе и о сотрудничестве и дружбе – между Польшей и объединенной Германией могут быть подписаны сразу после объединения[718]. 23 августа правительство ГДР получило одобрение своего парламента на вступление ГДР в ФРГ в соответствии со статьей 23 Основного закона ФРГ. Неделю спустя договор о межгерманском единстве был одобрен как в Бонне, так и в Восточном Берлине, и дата официального объединения была назначена на 3 октября. Это позволило Колю в письме от 6 сентября пригласить премьер-министра Польши Тадеуша Мазовецкого посетить Германию осенью, предложив провести неофициальную встречу на польско-германском пограничье 8 ноября. Дата была выбрана намеренно и совпадала с кануном первой годовщины падения Стены и годовщиной примирительного визита Коля в Варшаву. В такой благоприятный момент им предстояло договориться о пакте, чтобы решить пограничный вопрос раз и навсегда[719].
Через два дня после кавказской встречи, 18 июля, Рыжков отправил Бонну список требований Кремля в обмен на уступки Горбачева. Деньги на бочку – он хотел получить более 20 млрд немецких марок. Основными статьями были финансирование содержания советских войск в Германии (4 млрд марок), расходы на их транспортировку домой (3 млрд) и средства на строительство 36 тыс. новых домов в СССР (11 млрд). Рыжков считал, что объединенная Германия должна компенсировать СССР все возможные экономические потери, которые могут возникнуть в результате объединения, и поэтому он также предложил создать трехстороннюю (СССР–ФРГ–ГДР) группу для рассмотрения существующих договоров Западной и Восточной Германии с СССР и того, как их следует обновить для эпохи после объединения. Кроме того, он попросил провести переговоры о последствиях присоединения ГДР к ЕС и установить как можно более широкие торгово-экономические отношения между СССР и объединенной Германией[720]. Неделю спустя Горбачев продолжил обширный список пожеланий Рыжкова собственным письмом Колю, в котором настаивал на начале обсуждений о договоре, названном им договором об экономическом, промышленном и научно-техническом сотрудничестве[721].
Канцлер ответил только после своего возвращения из отпуска, и когда он сделал это – 22 августа, – то просто сказал, что Министерство финансов будет вести все такие переговоры[722]. То, что за этим последовало, было началом споров между Москвой и Бонном по поводу конкретных условий. В этом Соединенные Штаты сыграли незначительную роль. Буш уже ясно дал понять, что Вашингтон не предложит СССР никаких значительных денег. Разбор того, что было записано мелким шрифтом на полях кавказского саммита, стало проверкой новых советско-германских отношений.
Тем временем, чтобы сохранить импульс к объединению, Коль, посвежевший после своего отпуска в Австрии, стал энергично действовать на нескольких фронтах сразу. Он договорился с Жаком Делором из Европейской комиссии о том, что объединение никоим образом не будет связано с каким-либо увеличением бюджета ЕС. Он не хотел давать другим европейцам повод жаловаться на то, что они потеряли европейские средства из-за немецкой жадности[723]. Думая о предстоящих общегерманских федеральных выборах, назначенных на 2 декабря, Коль также стремился исключить из новостных заголовков любые спекуляции о стоимости объединения. На этом этапе канцлер в частном порядке говорил о вероятном счете в размере 30–40 млрд немецких марок в 1990 г. и еще 60 млрд в 1991 г.[724]
Главной целью Коля было обеспечить объединение к октябрю – за два месяца до выборов. В силу этого деньги были второстепенным делом. Это означало, что переговоры в формате «2+4» должны были завершиться на встрече в Москве,
