Шрифт:
Закладка:
Проснувшись, он увидел за окном лишь череду мелькавших на придорожных столбах фонарей на магических камнях. Свет от них сливался в единую белую полосу, делившую погруженный в ночную тьму мир пополам. Ги прижался виском к стеклу в попытке высмотреть, что творилось в небесах. Там ярко светили звезды. Младшая луна входила в фазу новолуния, ее серп, напоминавший оружие поверженного Галларом демона, нависал прямо над мобилем.
– Что, не спится? – спросил с водительского сидения Самрай.
– Куда уж там.
– Свен сказал, что ты станешь задавать мно-ого вопросов!
– Не сегодня. – Ги повернул голову так, чтобы упереться в прохладное стекло лбом.
– Мог бы хотя бы осведомиться о моем здравии, – обиделся маг иллюзий.
– Извини. Как дела?
Самрай хлопнул Ги по плечу. Тот вздрогнул.
– Никогда так больше не делай.
– Все шоколадней некуда, мой угрюмый друг! – жизнерадостно поведал Самрай. – Эта твоя бумажка шантажиста сработала, как надо. Принц Франк выложил денежки, как миленький! Так что мы с тобою временно богаты.
– С каких пор ты и я превратились в "мы с тобою"?
– Свен попросил тебя поддержать. Не даст он тебе пропасть. Хороший человек он, этот Свен. Да и я умею быть благодарным. Как-никак, без нашего знакомства я б не разбогател. Саммерайль, ну то бишь пращур мой, он все помнил: и злодеев, и добродетелей, так уж на Этернидаде заведено. Сядешь не с тем гостем чаю выпить – и по соседям пересуды пойдут, а не приютишь родственника какого – так вообще общаться перестанут. Так и я все помню. Семейное это.
Ги пробурчал что-то одобрительно-невразумительное, чтобы унять Самрая. Когда тот закончил возносить хвалы своей славной фамилии, беглец задал последний из насущных вопросов.
– А куда мы, собственно, едем?
– Свен не написал?
– Не удосужился.
Самрай хмыкнул.
– Прочь из Эльвеции – это точно. На восток. Угадаешь?
– Давай не будем играть в угадайки.
– Скучный ты, – заявил волшебник. – Даже на три попытки не будешь?
– Самрай, – сказал Ги, – я тебе выплачу половину того, что просил передать Свен, если эта попытка вовлечь меня в детские развлечения станет последней.
Маг рассмеялся.
– Прощаю.
– Тогда я жду ответа.
– Говорят, в Острайхе неспокойное время. – Самрай крутанул руль, и паромобиль съехал с тракта на тряскую проселочную дорогу. – Там легко затеряться и легко найти применение талантам. Как у тебя с гётским языком?
– Schlejcht.
– Как и у меня, – сказал Самрай. – Как и у меня.
Эпилог
Криомант Галлар стоял у запертой двери. Обычную для камер смотровую решетку в узком окошечке заменяло затемненное с одной стороны стекло. Галлар мог видеть то, что происходило в камере, но не наоборот.
Каали Сенг свернулся на полу, по-кошачьи подобрав под себя искалеченные руки. Махаристанец умирал. Оперативники едва сумели дотащить его до каменного мешка, в котором ему и предстояло окончить дни. Читая отчет врача обо всех повреждениях, которые нанес строптивому одержимому мэтр Амарикус, Галлар не раз содрогнулся. Кости рук искрошены практически в муку, внутренние органы разворочены, язык вырван... Каали Сенг держался исключительно на упрямстве и подпитке со стороны демонессы Йоналишармы, которая нынче сидела подле него и гладила слипшиеся от грязи, пота и крови волосы.
Одержимый посмотрел на свою возлюбленную, свое проклятие. Он лежал затылком к обзорному отверстию, и Галлар пожалел, что не станет свидетелем выражения его лица.
– Еще немного, господин, – произнесла Йоналишарма. Динамики на стене с шипением выплюнули ее слова в тюремный коридор. Галлар с пониманием качнул головой.
– Жаль, что он не доживет до суда, – сказал за спиной высший смотритель тюрьмы.
Криомант отмахнулся от поборника справедливости. После того, что случилось в катакомбах и особняке де Валансьенов, даже думать о честных судах и социальной гармонии в случае с замешанными в дела ПСР людьми казалось нелепицей.
– Старший оперативник, вы забываетесь!
– Да что вы? – сказал Галлар, вновь пристраиваясь к окошку.
Плечо Каали Сенга, поднимавшееся и опускавшееся в такт дыханию, задергалось. Йоналишарма нагнулась и поцеловала господина – в щеку, насколько мог разглядеть криомант. Рука демонессы скользнула по лицу одержимого. Она подняла голову и посмотрела прямо сквозь изолирующее стекло и защитные очки галларова шлема в глаза криоманта. Он понял все сразу. Закрыв глаза, он уже знал, что увидит, когда откроет их вновь: пустую камеру. Ни души. Только труп на ледяном полу.
– Все кончено, – сказал Галлар, щелкая дверцей смотрового отверстия.
– И как его хоронить?
– Да откуда мне знать, честное слово, – устало проговорил криомант. – По мне, так лучше всего сжечь.
Смотритель осенил себя знаком охраняющего перста Отца.
– Да разве ж можно сжигать покойников?
– Боитесь, что будет ночами являться? Пустое. Если боги – какими бы они ни были – сотворят с его душой подобное после всех пыток, которым уже ее подвергли, чем они лучше демонов, которыми Каали Сенг повелевал при жизни?
И, не слушая обвинений в богохульстве, криомант взбежал по ступенькам навстречу солнцу и городскому шуму. Тьма осталась позади. И внутри.
Она оставалась внутри еще очень долго. Гран-Агора, принесшую безоговорочную победу Партии Справедливости и Равенства, Галлар перенес мучительно. День выборов никак не желал заканчиваться, а в полицейском участке каждый считал своим долгом зайти и поздравить убежденного социалиста Галлара с триумфом любимой партии.
Криомант не винил себя за то, что бездействовал два дня, последовавшие за бойней в поместье. Обосновать эту апатию он и не пытался, а со временем осознал, что надежда на предстоящие реформы де Валансьена никуда не делась. И что слова политика о двух сердцах пришлись по сердцу самому криоманту.
ПСР оправдывала оказанное народом доверие. Галлар отчасти разделял радость от принятия закона о праве на отдых, почти ликовал, когда де Валансьен объявил о передаче государству убыточных предприятий, впитывал восторг толпы, охраняя порядок во время речей нового премьер-министра, но стоило ему остаться наедине с собой, как в ушах звучал холодный и жесткий голос совершенно иного де Валансьена, человека, оставляющего на растерзание чудовищу
