без текстов, рассуждения теоретического характера. Я был свидетелем того, как он их лихо заимствовал, переводил из современных американских руководств по дискурсу. Изучая дискурс, он ограничивался только американскими работами. Но это было ново, новые имена: Дебора Таннен, Камерон, Дебора Шифрин, Лакофф.

Я принимал участие в формальном избрании его деканом факультета иностранных языков ТвГУ, еще будучи аспирантом. Голосование было безальтернативным, носило характер фарса. Все карты спутала вдова Г.И.: «Когда надо будет бросить бюллетень, позовете. Я в соседнем кабинете, принимаю домашнее чтение». Для факультета он сделал немного. Но он был вменяемый человек. Старался быть ровным, жил цивилизованно, без особых проблем, имел ранние благородные седины. Работал советником (переводчиком) у прежнего губернатора, который пил, увел из скудного областного бюджета 400 миллионов рублей, сел, каялся, был выпушен. Миша получил от него хорошую квартиру, даже полгода вроде бы был руководителем его пресс-службы. Он был из поколения людей, которые увлекались Пинк Флойд, Зеппелин, Роллинг Стоунз, играл на гитаре. Эти тексты масс культуры и были предметом курсовых и диссертационных работ. Напек диссертаций тридцать. Как сказала мне post factum жена прежнего декана, не читая. Затем стал проректором университета по науке. Съездил в пару командировок – Германия, Англия. Меня всегда что-то смущало в нем. Я даже говорил об этом Богину, но тот предпочитал видеть в людях хорошее: «Миша старается вырваться из этой примитивной прагматики» – он начинал с лингвопрагматики, которую не жаловал Богин. Вырвался – послал все к черту, эмигрировав в прошлом году в Канаду. По слухам – жена получила хорошее еврейское наследство. А сколько ему было дано, сколько с ним возились. Сделают ли люди выводы и какие?

Новое поколение профессоров и преподавателей было проще, плоше, прагматичнее, шло общим списком своих простонародных фамилий. Желание людей вырваться из страны, отсутствие корней, отсутствие патриотизма, без громких слов. Возможно, сказываются усталость от многолетних бытовых проблем, спертость и духота. В конце тридцатых перед этим стояла и молодая мать P.C. Богина. Розка, бери своих двух щенков и айда в Польшу. Но уже надвигался фашизм, и Роза Соломоновна предпочла Челябинск.

На праздники выпало время разбирать доставшуюся мне часть библиотеки Б.А. Хренова. С первых послевоенных лет до девяностых годов он собирал всю лингвистическую научную литературу по германистике и общему языкознанию, беллетристику английскую и американскую, учебную литературу по английскому языку. Вдова, уезжая в Москву, подарила мне большую часть библиотеки. Словари она – ввиду их якобы большой ценности – забрала с собой, учебную почти всю я отдал Н.Ф. Крюковой, а покетбуки и папербеки стоят на полке и ждут своего часа быть прочитанными. Все разобрано, везде пометы, следы работы над сложной лексикой, следы расширения своего вокабуляра. То поколение постоянно работало над собой, расширяло свою, может быть, в чем-то скромную и недостаточную базу. Обучались ведь только монологической речи, страноведение было примитивно, фонетическая технология отсутствовала. Зато много читали. Борису Арсеньевичу американцы пачками дарили книги, когда он был переводчиком на том самом фестивале молодежи и студентов 1957 года. Рядовая беллетристика. В учебной литературе очень широк учебный тематизм, переводческий тематизм – репертуар варьируется от искусства, литературоведения до военного, технического, юридического и т.д. перевода. У меня создалось впечатление, что я открыл всю свалившуюся на меня научную литературу в последний раз. Я размышлял о наследии теоретиков языка и переводоведов, мало кому сегодня в практических целях нужном.

По теоретической фонетике в переданной мне библиотеке есть Витомская, Васильев, Шахбагова, к ним примыкает тверская Травкина, чуть ли не Торсуева и Дикушина, чуть ли не питерские Зиндер и Матусевич, Лия В. Бондарко. Сумасшедшей силы теоретическая книга Плоткина.

Среди стилистов – это Кузнец и Скребнев, Арнольд, Гальперин, Сошальская, Прохорова, Амосова, Кухаренко, Кунин. В передаче «Большие родители» еще каких-то десять лет назад показывали в последние годы жизни Веру Ивановну Прохорову – наследницу владельцев Трехгорной мануфактуры, сидевшую в лагерях, старую москвичку, специалиста по стилистике.

Там же в библиотеке оказалось исследование языка научной и технической литературы Пумпянским, его же книга «Связь произношения и правописания» о влиянии правописания на произношения за последние четыреста лет!

Советская лексикология – Антрущина, Арбекова, Арнольд, Ворно, Амосова, Гинзбурн, Гринберг.

Многочисленные исследования вариантов английского языка – Швейцер, Беляева, Л.Г. Попова. Г.А. Орлов, Г.Д. Томахин, топонимика Беленькой.

По страноведению Н.Д. Токарева, искавшая реакционную суть империализма, Томахин, Чернов. Редакция работ осуществлялась Яковлевым, обличавшим ЦРУ и Ку-клукс-клан, Язьковым, Сивачевым.

Работы по истории языка и теорграмматике я даже не смотрел. Ильиш, Расторгуева, Смирницкий, Иванова, Брукнер.

Обширнейшее наследие по методике. Методика преподавания английского языка в профтехучилищах. Задачи преподавания английского языка научным работникам. Шубин – все устарело.

В последний раз открыл работы Ширяева, Алексеевой, Черняховской, Бархударова, Гака, Крупнова, Мирама, Латышева, Казаковой, Миньяра-Белоручева, Федорова, Левицкой и Фитерман, двусторонний перевод Фрадкина, общественно-политический перевод Гутнера. Книгу «Муки переводческие» С. Флорина, «Трудности перевода», книгу о газетах Зражевской и Беляевой.

Подумалось вот о чем. Все уходит как в песок. Когда-то был резонанс. Было государственное внимание. Но многие оставались в кругу своей узкой темы. Помню, как проф. Богин говорил мне, что проф. Блох не видит далее своей теорграмматики. Так, мало кому удалось подняться над своей проблематикой, создать труды интересные для специалистов в смежных областях или для неспециалистов. В этих работах отсутствует риторика, отсутствуют страноведение, преимущественно внимание к образцам речи в художественной литературе, отсутствует социолингвистика, отсутствует дискурс. Культурологическое, внеязыковое – вне предмета внимания. Для них характерно исключительное внимание к языковой форме, это внутренняя лингвистика. Им комфортно о ней. Они знают свою проблему досконально. При этом я не уверен, что все прекрасно владеют языком практически.

Все ушло, почти все эти люди тоже ушли, и их идеи ушли с большинством из них. Где вы теперь, кто вам целует пальцы? Кто-то из них наверняка еще работает. Как живут эти люди с опереточными именами – Джульетта Аршавировна Шахбагова, Людмила Гамаяковна Попова. Кого волнует английский язык в Австралии, теоретическое понимание названий растений австралийской флоры, как ученую Почепцову из Киева?!

Ушло и их гелертерство – варианты и вариации фонем, фузии. Все поглотил прагматизм. Я закрывал эти книги, находил им место на полке и прощался с молодостью. Больше их читать я не намерен, а по работе вряд ли придется.

Вот набросок рассказа о конференции в Торезовском. Я ехал на юбилейную конференцию в Торезовский и думал: «Чего эвенку с нанайцем делить?! Мы – непересекающиеся миры. Эвенк есть мясо, нанаец – рыбу». С утра должный тонус задала сутолока электрички: «Ну, бляди. Ну, сволочи!!» –