Словно прося за своего хозяина, Том встал на все четыре лапы и залаял. Всеобщее волнение передалось и ему.

— Нельзя! — Голос Витуса был строг, хотя в душе кирургик ликовал. Зуд на месте раны — признак заживления. Чтобы утвердиться в своих предположениях, он наклонился и обнюхал повязку, что регулярно делал в последние дни. Нет, гнилостного запаха, который дает гангрена, не было и сегодня. — Потерпи еще немного, Хаф. Заживление идет хорошо, ногу мы спасли, будь уверен.

— Хочешь сказать, что я смогу ходить, как и раньше? Скажи мне правду! — Хаф был радостно возбужден.

— Конечно, будешь ходить, обещаю. Правда, не знаю, так ли хорошо, как раньше. Может быть, будешь слегка прихрамывать, если нога станет короче. Но ходить точно сможешь.

— А… заниматься своим делом я тоже смогу?

— Естественно. Только сначала придется нарастить прежнюю мышечную массу. На все нужно время. Терпение, мой друг, терпение.

— Главное, что я снова буду здоров!

— Будешь, обязательно будешь!

Хаф счастливо посмотрел на Фебу:

— Слышала, Феба? Витус говорит, что я буду бегать, совсем как прежде, и работать смогу! Как тебе это?

— Здорово, Хаф, правда здорово! Ничего другого я от Витуса и не ждала.

Двумя днями позже — Хаф уже предпринял первые попытки передвижения — он созвал всех обитателей дома к своей постели. Они стояли перед ним удивленные, с недоумением на лицах.

— Садитесь, друзья мои, нам надо кое-что обсудить. — Он сделал короткую паузу, пока они рассаживались, и приступил: — Я не случайно назвал вас друзьями, потому что не кем иным, как добрыми друзьями, вы стали мне за это время. Никогда в моей жизни не было столько людей, которые так много сделали бы для меня и к которым я прикипел бы всем сердцем. — Он обстоятельно откашлялся. — И тем не менее час расставания близится, и мысль об этом печалит меня. С другой стороны, когда лежишь обездвиженный, времени для размышлений хватает. И вот я пришел к мысли, что дружба не кончается оттого, что люди расстаются. Дружба — прекрасное чувство, теплое, верное, надежное. Как вечный огонь. Я знаю, что пронесу в себе этот огонь через всю оставшуюся жизнь, даже если никогда больше в этой жизни вас не увижу. — Он снова покашлял. — И эта мысль делает меня счастливым.

— О Хаф, как грустно все, что ты тут говоришь, как грустно! — всхлипнула Феба.

Она сидела, выпрямившись, у его изголовья, на случай если ему что-то понадобится.

— Да, — согласился Хаф. — Но разве не было бы куда печальнее, если бы мы не выносили друг друга и все-таки были бы принуждены жить вместе?

Феба потихоньку успокаивалась. Хаф продолжал:

— Я знаю, у Витуса земля горит под ногами, потому что он рвется на Роанок-Айленд, чтобы найти свою Арлетту, так ведь, Витус?

Витус проглотил ком в горле:

— Да, честно сказать, ты прав. Это что, так заметно? Но ты не бери в голову, мы останемся здесь, сколько нужно будет, пока ты не встанешь на ноги, поверь мне.

Хаф мягко отмахнулся от его слов:

— Вы выйдете завтра, Витус. Завтра. Хотя бы потому, что сезон дождей не станет мешкать оттого, что старый человек не хочет расставаться с друзьями. Уж можешь мне поверить: тот, кому придется продираться через джунгли в такое время, не забудет этого до конца дней своих. Так что завтра утром. На Номбре-де-Диос. Потому что оттуда у вас больше шансов отплыть на Кубу. А по дороге туда вы познакомитесь с моими партнерами симарронами.

— Симарронами? — Витус удивленно поднял брови.

— Симарроны — это и есть те самые «они», о которых я часто упоминал. Думаю, настало время открыть эту тайну, потому что теперь я в вас полностью уверен и знаю, что вы будете молчать. Симарроны не индейцы, как вы могли подумать. Это негры. Беглые черные рабы, которых безжалостно преследуют испанцы. Они славные парни, которые не боятся ни Бога, ни черта. Чтобы добраться до их ближайшей деревни, вам надо будет идти вдоль русла речушки, что протекает за моей кузницей. Но будьте внимательны: она с каждой милей становится все шире и шире, и в ней водятся крокодилы. Я так прикидываю, вам надо будет пройти миль десять. А когда доберетесь до симарронов, идите прямо к вождю Окумбе. Он их предводитель и мой друг. Ктико, старый воин, с которым меня столько связывает, умер в конце прошлого года. Господь милосердный, прими его душу!

Передадите Окумбе и его людям привет от Хафисиса, кузнеца. Это распахнет перед вами двери. Я уже сказал, они мои партнеры. Они снабжают меня продуктами и сырьем для работы, а я плачу им оружием. Иногда чиню даже их мушкеты. — Хаф помолчал, а потом обратился к Фебе: — Дай мне сверток, который лежит под кроватью.

Феба выполнила его просьбу, хоть и с трудом, потому что сверток был довольно тяжелым. Кусок старой кожи, многократно перевязанный веревками с прочными узлами.

Когда Хаф развернул его, зашелестел восхищенный шепот, потому что глазам друзей предстала блестящая сталь: шпаги, мечи — все изделия отменного качества. Хаф выковал их за последнее время.

— Эту партию мои партнеры ждут самое позднее в последних числах этого месяца. Здесь шесть шпаг и два меча. Так, у нас сегодня… — он сосчитал в уме, — …двадцать шестое марта. Если вы завтра выйдете и будете так добры захватить с собой мой товар, поспеете с ним вовремя.

— Теперь я понял, почему для тебя важно помнить точную дату, — улыбнулся Витус.

Хаф улыбнулся в ответ:

— А ведь ты был тогда здорово удивлен, что я смог назвать день вашего спасения: девятое марта.

— И это было воскресенье и день моего рождения… Ну, ладно, давай вернемся к твоим шедеврам. Само собой, мы возьмем все это с собой. Но я вижу здесь девять клинков, а не восемь. Не думаю, чтобы ты ошибся!

Хаф лукаво усмехнулся:

— А ты все замечаешь, кирургик! Да, не ошибся. Эта шпага, так сказать, не из общей компании. — Он взял в руки особенно тонкой работы изделие и показал выбитую на нем надпись:

FOR MY GOOD FRIEND VITUS HAFFISSIS ME FECIT ANNO DOMINI 1578

— Уй, у меня уж подметки чешутся, — просвистел Коротышка на следующий день. — Когда двинем?

— Festina lente — поспешай медленно, — заметил Магистр. Он стоял свежевыбритый, во всем чистом посреди поляны и озирался. — Где же Витус?

Хьюитт, взваливший на спину сверток с оружием, ответил: